Известный экономист о том, почему бюджет России все больше засекречивается и зачем платить чиновникам высокие зарплаты

«Если бы мэры избирались на свободных выборах, часть из них потеряли бы работу, но это сняло бы значительную часть социального напряжения, не подорвав стабильность», — считает профессор Чикагского университета и Высшей школы экономики Константин Сонин. Он рассказал «БИЗНЕС Online» о том, зачем нужно поддерживать попавших под санкции олигархов, почему негативный сценарий для экономики РФ наиболее вероятен на ближнюю перспективу и в каком случае валютные сбережения могут быть «конвертированы» в рубли.

Константин Сонин: «У нас в России, с одной стороны, неразвитая демократия, с другой — не какой-то там тоталитарный режим»

«ПОЛИТИКА ЧРЕЗМЕРНОЙ НАЦИОНАЛИЗАЦИИ ОШИБОЧНАЯ, И ЭТО ДОЛЖНО БЫТЬ ОТМОТАНО ОБРАТНО»

— Кризис в экономике РФ не обусловлен объективными факторами, утверждает экономист Владислав Жуковский. Нефть устойчиво дорожает, бюджет сводится с рекордным профицитом (почти 2 триллиона рублей за январь – август и дополнительные 4,2 триллиона рублей на горизонте 2019–2021 годов), профицит текущего счета за три квартала превысил 75,8 миллиарда долларов, увеличившись с 19,7 миллиарда долларов годом ранее. Тем не менее ВВП страны растет на уровне погрешности, практически все внутренние рынки стагнируют, инвестиционная активность близка к нулю, новые рабочие места не появляются, уровень благосостояния населения не повышается. Все это свидетельствует о системном кризисе. Вы согласны с оценкой Жуковского?

— Я согласен с тем, что вы сказали в части внешних причин того кризиса, той стагнации, которая продолжается уже 10 лет. Она действительно напрямую не связана с внешними экономическими причинами. У этой стагнации есть глубокие внутренние корни, и они хорошо понятны. Есть вещи, которые можно исправить быстро, и есть те, которые нужно исправлять системно.

— Что можно исправить быстро?

— Нет сомнений в том, что санкции имеют определенный отрицательный эффект влияния на нашу экономику. Это результат внешней политики, и от нас, экономистов, это не зависит. Конечно, если бы я был советником президента по экономике, я бы порекомендовал ему поменять внешнюю политику, чтобы экономические условия для внутреннего роста стали более благоприятными. Допустим, что я всех нюансов внешнеполитических не знаю, на санкции кардинально и самостоятельно мы повлиять не можем, но контрсанкции — это просто неправильная политика. Политика ужесточения контроля над стратегическими отраслями, а также над теми отраслями, которые прямо вносят вклад в экономический рост, и теми, которые косвенно вносят такой вклад, например средства массовой информации, — эта политика целиком и полностью зависит от нас, от действий президента и парламента. И то, что в данной области делается, — это неправильно. Если бы курс был сменен, экономический рост был бы значительно выше, экономическая активность больше. Инвестиций было бы больше, производства было бы больше, благосостояние россиян было бы выше.

— И что нужно поменять во внешнем курсе?

— Я не эксперт по внешнеполитическим вопросам. Если бы я был президентом, то назначил бы министра иностранных дел и внешнеполитическую команду, поставив им задачу улучшить отношения с внешним миром. Чтобы эта команда проработала и подготовила мне список шагов, уступок, не затрагивающих наши действительно важные национальные интересы, чтобы отношения стали лучше. Откуда мы должны уйти, где мы должны что-то поменять, чтобы это, с одной стороны, не задело наших коренных интересов, а с другой — чтобы не быть вот такой страной-изгоем.

«Мало сомнений в том, что в период приватизации, в 90-е годы, в частные руки попали предприятия, которые не должны были попадать»

— Вы говорите, что к плачевному положению дел, в котором мы пребываем сегодня, привели в том числе системные ошибки. Что это были за ошибки?

— Мало сомнений в том, что в период приватизации, в 90-е годы, в частные руки попали предприятия, которые не должны были попадать. В 2000-е национализация многих из них, например сосредоточение в руках государства 51 процента акций «Газпрома» и других компаний, была естественна и осмысленна. Это нужно было сделать. Это была коррекция очевидных последствий развала. С тех пор мы видели огромное количество шагов, которые продолжали данный тренд национализации и усиления государственной роли. Мы были свидетелями, например, того, как огромные государственные деньги были заплачены при национализации ТНК-ВР, за частный актив, чтобы он был в государственных руках. Это было совершенно чрезмерно. Было крайне неэффективно, потому что мы видим, что показатели государственных компаний гораздо хуже показателей частных компаний, а это произошло не только с ТНК-ВР и не только в секторе углеводородов, но и в других отраслях. То, что было осмысленно по отношению к стратегическим отраслям, где речь шла напрямую о производстве вооружений или о технологиях, которые имеют непосредственно военное значение, вдруг распространилось на огромное количество отраслей, имеющих самое косвенное отношение к стратегическим технологиям. Эта политика ошибочная, и это должно быть отмотано обратно.

— Понятно. Но многие российские экономисты — академик Виктор Ивантер, Руслан Гринберг и другие — говорят о том, что при отсутствии внешних заимствований, при проблемах на рынках и с инвестициями застрельщиком должно быть государство. Оно должно наращивать инвестиции в инфраструктуру и за счет мультипликативного эффекта потащить за собой частный сектор — к модели такого госкапитализма. И эта тенденция наблюдается, например, в финансовой сфере: один за другим частные банки уходят под власть государства. Как вы это прокомментируете?

— Ивантер — человек некомпетентный. То, что он говорит, можно не читать и не стоит комментировать. Гринберг — человек значительно более грамотный и реагирующий на внешние обстоятельства. То, что мне видится, не полностью противоречит этому. Конечно, в условиях отсутствия внешних инвестиций нужно опираться на внутренние, но отсутствие внешних инвестиций не стоит воспринимать как данность. Это не холодный климат и не дождливое лето. Это отсутствие работы соответствующих государственных органов. Это значит, что не создана достаточно комфортная внешнеполитическая среда, не создан комфортный визовый режим, не создана защита прав собственности для внешних инвесторов и так далее. Над всем этим нужно работать. Причем не надо путать внутренние инвестиции и бюджетные расходы. Что говорят экономисты государственнического толка? Они утверждают: частных инвестиций нет, поэтому давайте увеличивать государственные расходы, потому что, когда мы построим хорошие дороги, это, в конце концов, спровоцирует какие-то частные инвестиции. Мне кажется, что никто не против расходов на инфраструктуру, но надо понимать, что если мы аккумулируем огромные средства в государственном бюджете, то это значит, что мы фактически вытесняем частные инвестиции. Если во что-то, в какую-то коммерческую деятельность, государство инвестирует бюджетные средства, это значит, что частные деньги из данной отрасли вытесняются. Эффект этих действий положительный в смысле того, что появляется в результате госрасходов, но он будет отрицательным в смысле того, что мы вытесняем оттуда частные инвестиции. Тем более что частные инвестиции всегда лучше. И это не мантра, это эмпирический факт, базирующийся на очень простом соображении: когда частный инвестор вкладывается во что-то, будь то нефтяная компания или покупка киоска, он это делает для того, чтобы заработать побольше денег. Он просчитывает все возможные риски, учитывает во всем этом деле только бизнес-компоненты. Совсем другое дело — инвестиции государственные. Мало ли по какой причине государство решит вложить те или иные средства во что-то. Может быть, из-за коррупции, может быть, из-за того, что так видится чиновнику. Он принимает решение не из-за желания сделать это вложение окупаемым и дающим прибыль, а непонятно из-за чего. Так что экономическая эффективность таких вложений гораздо хуже.

С моей точки зрения, конечно, государственные деньги, потраченные на дороги, инфраструктуру, образование, здравоохранение, гораздо лучше, чем бессмысленные военные расходы или деньги, вложенные в какие-то внешнеполитические авантюры, но это не снимает с повестки дня задачу думать о том, как помогать инвесторам (неважно, внутренним или внешним), как лучше защищать их права, как добиваться того, чтобы, если человек вложил деньги, он как можно быстрее получил их обратно и начал получать доход от своих вложений, чтобы это разжигало в нем аппетит вкладывать еще. Именно такой аппетит и такие вложения дают развитие. Надо работать над тем, чтобы государство не мешало частным инвесторам, чтобы государственные органы не занимались коммерческой деятельностью, не были крышей для отдельных фирм, занимающихся коммерческой деятельностью.

«Сегодня все напряжение вокруг высоких зарплат чиновников заключается в том, что граждане все видят и ничего не могут с этим поделать»

«ОБРУШЕНИЕ БАНКОВСКОЙ СИСТЕМЫ НЕ ВХОДИТ НИ В КАКИЕ РАЗУМНЫЕ СЦЕНАРИИ»

— По данным Росстата, средняя зарплата госслужащих в федеральных органах, без учета территориальных, в 2017 году составила 118,8 тысячи рублей в месяц. В 2019–2020 годах правительство собирается резко увеличить бюджетные ассигнования на «материальную мотивацию» чиновников. Предлагается зарезервировать на эти цели 348 миллиардов рублей на два года — на 148 миллиардов рублей больше, чем предусмотрено действующим законом о бюджете, а в 2021 году предложено выделить вообще 284 миллиарда рублей. Люди возмущаются такими расходами на бюрократический аппарат, и дело даже не в их несоизмеримых размерах по сравнению с зарплатами абсолютного большинства россиян. Граждане не видят отдачи от этих расходов: экономика стагнирует, уровень жизни не растет, в глубинке вообще все запущено. Насколько адекватны такие шаги властей?

— Мне кажется, что материальная мотивация чиновника — правильное дело, если, во-первых, это делается прозрачно, то есть все его доходы (в идеале бизнесы его и членов его семьи) находятся в открытом доступе, во-вторых, если будет существовать какая-то политическая подотчетность. Если граждане не видят отдачи от высокооплачиваемого чиновника и считают, что они как налогоплательщики ему переплачивают, то они, не имея возможности сместить госназначенца, должны иметь возможность открыто и честно переизбрать того, кто его назначил. Если бы в нашей стране проходили открытые конкурентные губернаторские выборы, конкурентные открытые президентские выборы, при этом чиновникам платили большие зарплаты, у меня бы не было никаких возражений. Если граждане видят, что не в коня корм, чиновник или чиновники не оправдывают вложенных в них средств, на следующих выборах они изберут человека, который пообещает провести аудит, ревизию, уволить некомпетентных, снизить расходы на аппарат, взять на работу тех, кто не идет на госслужбу как в бизнес. Сегодня же все напряжение вокруг высоких зарплат чиновников заключается в том, что граждане все видят и ничего не могут с этим поделать, потому что, например, на президентских выборах никакой конкуренции нет, по остальной вертикали похожая картина. Причем доходы там серьезно растут. Это является источником социальной напряженности, а с продолжением стагнации это все будет еще большим источником.

Если у нас хотя бы на выборах мэров городов, особенно больших городов, их главы избирались на свободных выборах без всяких муниципальных фильтров и других способов ограничения конкуренции, то часть мэров потеряли бы работу, но это сняло бы значительную часть социального напряжения. И это никак не подорвало бы политическую стабильность в целом.

— Отдельные высокопоставленные лица удостаиваются и наград. Путин 15 октября вручил главе ЦБ Эльвире Набиуллиной орден Почета за большой вклад в развитие и укрепление банковской системы. Как вы считаете, Набиуллина действительно герой и это полностью заслуженная награда? Наша банковская система сегодня на высоте благодаря главе ЦБ?

— Эльвира Набиуллина герой в том смысле, что она последовательно и под большим давлением проводила правильную политику в благоприятных обстоятельствах. Надо понимать, что благоприятные обстоятельства для Центрального банка не всегда являются столь же благоприятными для экономики страны в целом. Например, в принципе стагнация при правильной денежной политике помогает снижать инфляцию. Следовательно, в то, что у нас так успешно снижена инфляция, вклад внесла правильная политика Центробанка. С другой стороны, эта политика внесла серьезный вклад в спад производства, но в целом Эльвира Сахипзадовна проводила правильную макроэкономическую политику.

Кроме того, прилагались большие усилия по чистке банковской системы. Если мы посмотрим, какие плохие банки санировались и чистились, какие некомпетентные менеджеры преследовались, то, мне кажется, увидим немало заслуг, за которые Набиуллина, возможно, достойна ордена. Хотя мне думается, что чиновник должен получать ордена уходя со службы, а не в ее ходе, но президенту виднее.  

— А тем временем объем проблемных долгов в банковском секторе РФ достиг астрономической величины в 8 триллионов рублей. В сложной ситуации оказались многие ведущие российские банки, включая ФК «Открытие», ВЭБ и так далее; сектор остается на плаву только благодаря эмиссионной активности ЦБ. Однако такая во многом искусственная терапия не может длиться долго. Но что делать? И каков ваш ближайший и среднесрочный прогноз относительно ситуации в секторе?

— ВЭБ — это не банк, скорее корпорация развития. Соответственно, расходы ВЭБа надо считать не в бухгалтерском, а в макроэкономическом смысле бюджетными расходами, его потери — дефицитом бюджета, а не потерями коммерческого банка.

С одной стороны, то, о чем вы сказали, — это напряжение банковской системы, с другой — я абсолютно уверен, что наша банковская система сейчас гораздо более динамична, стабильна, готова к потрясениям, чем 25 лет назад и во все последующие кризисы. Инфляция низкая: это значит, что ЦБ при необходимости может покрыть эмиссией очень большие потери банков. ЦБ имеет гораздо больший контроль над банками, чем это было раньше. И санация проблемных банков, того же «Открытия», подтверждает, что Банк России готов действовать решительно даже в отношении больших банков.

Так что, да, есть проблемы для банковской системы, связанные и со стагнацией, и с тяжелыми внешними условиями, но в то же время ее обрушение не входит ни в какие разумные сценарии.

Продлевая пенсионный возраст на пять лет, мы, таким образом, сэкономили пенсионные выплаты, а с другой стороны, новых рабочих мест не создается.

«ВСЕ ЭТИ РЕФОРМЫ МОГУТ УДАРИТЬ ПО КОНКРЕТНОЙ КАТЕГОРИИ НАСЕЛЕНИЯ, НО НЕ МОГУТ ЧТО-ТО СУЩЕСТВЕННО МЕНЯТЬ»

— О ситуации на рынке труда, связанной с гражданами, которые будут вынуждены дольше работать из-за пенсионной реформы, что имеем уже сейчас… Доля уволенных по инициативе работодателей (в связи с высвобождением, сокращением штатов, ликвидацией предприятия) наиболее высока среди 50–54-летних и составляет 16,6 процента у мужчин и 18 процентов у женщин. Средняя зарплата работников старших возрастов значительно ниже, чем у более молодых: в 2017 году люди в возрасте 55–64 лет получали на 21–27 процентов меньше, чем 30–34-летние (еще в 2005 году разрыв составлял 5 процентов для 55–59-летних и 11 процентов для 60–64-летних). Получается, люди старших возрастных групп уже сейчас являются обузой для работодателей, а для молодых специалистов — лишней конкурентной проблемой. Как вы прокомментируете эту ситуацию? Что будет дальше?

— Такому хорошему вопросу даже ответа не нужно. Вы совершенно правильно сказали, что, когда повышается пенсионный возраст, одна проблема состоит в том, что новые рабочие руки российской экономике в данный момент не нужны. Соответственно, если мы просто оставили миллион человек на работе, это значит, что где-то миллион человек должен быть уволен. Следовательно, молодым и всем другим, не предпенсионным, людям будет труднее найти работу. Продлевая пенсионный возраст на пять лет, мы, таким образом, сэкономили пенсионные выплаты, а с другой стороны, новых рабочих мест не создается. Да, это сложно сделать в большом объеме. Особенно сложно в условиях, когда экономика стагнирует. Я думаю, что надо сконцентрироваться именно на этом, на том, как нам ускорить экономический рост. Нам еще 30–40 лет догонять развитые страны. Для этого нам нужно расти быстрее, чем Франция и Германия, а мы так не растем. И отсутствие такого интенсивного роста, я бы сказал, делает пенсионную реформу особенно болезненной.

— Альтернатива этой пенсионной реформе была? Она была действительно так необходима именно сейчас и именно в таком виде?

— Что такое «необходима»? Если отталкиваться от сохранения все тех же бюджетных расходов и все тех же бюджетных доходов, то это все делает пенсионную реформу необходимой. Мне кажется такая логическая структура аргументации по меньшей мере странной. По моему мнению, если бы кто-то всерьез думал о реформе, то нужно было бы сказать так: мы сокращаем чиновничий аппарат, мы сокращаем расходы на чиновничий аппарат, мы сокращаем расходы на внешнеполитические авантюры, мы сокращаем непроизводительные военные расходы и одновременно проводим пенсионную реформу. Тогда хотя бы было видно, что происходит некая комплексная оптимизация и экономия государственных средств. Сейчас же, по сути, говорится: мы вообще ничего не хотим менять, мы сэкономим на одной конкретной категории расходов… видимо потому, что считаем, что именно эта категория пенсионеров такая, социально тихая.

— В общем, это какая-то локальная экономия, ни с чем не связанная и совершенно не подготовленная. Я правильно понимаю вашу позицию?

— Как происходят реформы в демократических странах? Там тот, кто побеждает на выборах, сменяя тех, кто проиграл, а значит, не устраивает избирателей, — он начинает проводить реформы. Начинает менять жизнь и те ее отдельные направления, которые не нравятся избирателям, — на основе того, что он предлагал в ходе избирательной кампании и что получило поддержку населения.

В автократических государствах реформы происходят просто потому, что все разваливается, происходит революция, новая власть все делает по-новому.

У нас в России, с одной стороны, неразвитая демократия, с другой — не какой-то там тоталитарный режим. Соответственно, у нас реформы готовятся, после чего они происходят рывком и осуществляются теми же самыми людьми, которые проводили политику до реформы, вызвали и обусловили ее необходимость. Потому все эти реформы носят по-своему косметический характер. Они могут ударить по одной конкретной категории населения, но не могут что-то существенно менять, потому что это люди, которые проводили предыдущую политику и намерены проводить ее же в будущем.

— При этом президент российского союза промышленников и предпринимателей Александр Шохин направил министру финансов РФ Антону Силуанову предложение поддержать налоговыми послаблениями отечественные компании, попавшие под санкции США. В этом действительно есть острая необходимость? Неужели владельцы данных компаний не могут изыскать внутренние резервы, сэкономив на прибыли, которая по-прежнему в значительной части оседает в офшорах и иностранных банках, тратится на предметы роскоши, миллиардные бонусы топ-менеджерам и так далее?

— Я думаю, что богатые люди (не коррумпированные политические деятели, а бизнесмены, те, которые у нас когда-то назывались олигархами) пострадают от санкций. И [Виктор] Вексельберг уже пострадал, и [Олег] Дерипаска пострадал. И надо понимать, что когда страдает Дерипаска, то страдают и все остальные.

С одной стороны, я понимаю то раздражение, которое испытывают к миллиардеру миллионы россиян. В то же время надо понимать, что среди миллиардеров есть много людей, которые получили свои миллиарды не в ходе приватизации. Дерипаска, например, не в ходе приватизации получил «РусАл». Он отнял, или выкупил, или получил те активы, которые контролирует, от бандитов. И та ситуация, которая была, когда бандиты, «красные директора», которые просто воровали с заводов, выбрасывая рабочих на улицу, была хуже, чем с приходом эры управления крупных промышленников. Я не говорю, что эти крупные промышленники — это идеальная ситуация, что у них яхты и дома в Майами. Нет, это неправильно. Но надо понимать, что это лучше, чем когда на заводах и фабриках командуют бандиты. Лучше и для тех, кто работает на данных предприятиях, и для тех, кто живет в этих городах.

Потому, когда накладываются санкции на промышленников, это рикошетом бьет по экономике всей страны.

«В идеале, конечно, правительство должно расходовать деньги на строительство дорог — это помимо расходов на армию, полицию и так далее».

«ГОСУДАРСТВО МОЖЕТ ВЛОЖИТЬ БОЛЬШИЕ СРЕДСТВА В РАЗВИТИЕ КОММЕРЧЕСКИХ ИННОВАЦИЙ, НО НЕТ ТАКИХ УСПЕШНЫХ ПРИМЕРОВ»

— Вернемся к гигантским инфраструктурным проектам, среди которых есть весьма дорогостоящие, но очень сомнительные в плане необходимости, например мост на Сахалин. В то же самое время основные фонды уцелевшей промышленности крайне изношены, морально и физически устарели, но на их обновление и модернизацию, судя по официальной информации, никаких сопоставимых сумм ассигновать не планируется. Кроме того, как выясняется, внутренние грузоперевозки выросли год к году всего на 0,7 процента. То есть уже сейчас их объем практически не растет. И вот мы понастроим новые грандиозные коммуникации, мосты, тоннели, свяжем всех со всеми, а что будем по этим магистралям возить, если имеющиеся мало загружены?

— В идеале, конечно, правительство должно расходовать деньги на строительство дорог — это помимо расходов на армию, полицию и так далее, а в любое обновление производственного капитала инвестировали бы только частные инвесторы, потому что именно они бы лучше знали, что действительно нужно обновить, а что не нужно. Это в идеале. Но у нас такая большая доля государства в экономике, что очень значительная часть инвестиций и обновление основных фондов происходят в госкомпаниях и предприятиях, находящихся под фактическим государственным контролем. В этом случае только государство решает, что ему нужнее и важнее — инфраструктура или основные фонды предприятий. Что касается расходов, то здесь, кроме увеличения подотчетности и прозрачности, ничего помочь не сможет.

— Другой любимый конек первых лиц государства. Премьер-министр Дмитрий Медведев в октябре на форуме «Открытые инновации – 2018» в очередной раз заявил о разработке и успешном внедрении программ «цифровой трансформации субъектов РФ» — в сфере ЖКХ, электронного правительства и тому подобное. Почему-то ни слова о новых материалах, технологиях производства и управления им, роботизации, биоинженерии, и так далее (про космос после юбилейного падения «Союза» лучше промолчим). Вся цифровизация и все инновации в итоге сведутся к замене канцелярских бумаг на цифровые носители? Понятно, для стартапов нужны прежде всего так называемые бизнес-ангелы, которых у нас нет как явления. Но ведь электронная структура нужна лишь во вторую очередь, разве нет?

— Мне кажется, то, что когда-то говорилось при создании центра «Сколково» (что у инвесторов будут более защищенные инвестиции, что, может быть, будут какие-то специальные суды или обычные суды будут работать хорошо), — вот это самая правильная вещь для развития инноваций. Может ли государство напрямую вложить большие средства в развитие коммерческих инноваций? Может, конечно, но нет таких успешных примеров. Когда говорят об участии американского правительства в развитии инноваций, то надо понимать, что это вклады в основном в фундаментальную науку или в прикладную и фундаментальную, которые делаются на очень конкурентной основе, а не то, что государство напрямую вкладывает в какие-то разработки. Мне кажется, что это иллюзия, что можно под воздействием государства какие-то коммерческие технологии придумать. Думаю, что надо больше работать над тем, чтобы технологии можно было быстро заимствовать, чтобы больше заграничных компаний — лидеров технологического развития приходило в Россию, открывало у нас свои офисы. Не уходило, как это было в последние годы, а приходило. Вот на этом правительству нужно сосредоточиться.

— Но сегодня наиболее перспективная молодежь старается страну покинуть: едут куда угодно, вплоть до Китая, Малайзии, Сингапура, уже не говоря про Европу, США, Канаду, Австралию. Можно ли как-то выправить ситуацию?

— Мне кажется, что одной из важнейших вех и достижений той эпохи открытости, которая наступила в постсоветское время, стал некоторый круговорот людей. Они едут в ведущие университеты мира, часть остаются работать за границей, есть те, кто возвращается, сначала работают там, потом возвращаются. Вот этот круговорот нужно всячески поощрять. Чем больше выпускников наших университетов работают по всему миру, идут учиться в аспирантуры в ведущих вузах мира, тем лучше. Чем больше наши университеты нанимают выпускников ведущих вузов мира на конкурентной основе, тем лучше. Потому что чем больше люди ездят по миру, чем больше работают, тем и стандарты выше, и технологии знаний передаются. Когда люди бизнеса не находят возможности продолжать бизнес-карьеру в России — вот это очень плохо. Я бы сосредотачивался на этом. Не на возвращении даже денег этих людей, а на том, как нужно поменять условия, как можно сократить вмешательство силовых органов, увеличить качество школ и детских садов, качество больниц и всего такого, чтобы вот такие люди возвращались. Это важная задача.

— Считаете, это возможно в сегодняшних условиях?

— Я хочу сказать, что эти десятки тысяч бизнесменов, которые в расцвете сил, в рабочем возрасте переехали жить в Барселону, Цюрих, Лондон, уехали не потому, что им в Барселоне, Цюрихе, Лондоне чуть лучше, чем в Москве, они уехали под огромным давлением. Часто под прямым давлением силовых органов. Часто это очень сильное давление среды, обилие пропаганды. Это все нужно изменить. И тогда, мне кажется, все категории этих людей не просто переедут обратно в Россию, многие просто рванут жить в РФ.

«Когда наступает кризис, доллар становится настолько дороже относительно рубля, что часть банков не может расплатиться со своими вкладчиками»

«ПРЕЖДЕ ВСЕГО ПРОИЗОЙДЕТ ПАДЕНИЕ РУБЛЯ, А ИНФЛЯЦИОННОЕ ДАВЛЕНИЕ УВЕЛИЧИТСЯ В РАЗЫ»

— В октябре ведомства наперебой начали пугать россиян предстоящим ценовым если не апокалипсисом, то штормом наверняка. Первым отметился ЦБ: «Инфляция в РФ в случае усиления санкций и падения нефти до 35 долларов может подниматься до двухзначных значений в 2019 году». За ним поспешила Счетная палата. «Планируемое с 2019 года увеличение акциза на бензин в полтора раза может вновь привести к резкому росту цен на топливо», — говорится в ее заключении на проект федерального бюджета. Самый хороший бензин может подорожать до 100 рублей за литр. Насколько вероятен такой сценарий и что в случае его реализации будет делать власть?

— Вот я все время боюсь прозвучать как-то холодно и отстраненно. Надо понимать, что экономист — он как доктор. Мне кажется, что сценарии, которые вы описали, вполне разумны. И даже оценки мне кажутся вполне разумными — что инфляция будет на 5 процентов выше, даже на 10 процентов выше. Ну и что? Мы 20 лет жили с инфляцией, которая была на 5–10 процентов выше, чем инфляция сейчас. Никаких революций и распадов за это время не произошло. И сейчас будем жить с инфляцией в 10 процентов. Никаких потрясений от этого не произойдет. Даже 15 процентов сами по себе не вызовут народных волнений. Да, жить будет значительно хуже, жизненный уровень будет падать не на 1 процент в год, а на 2 процента в год. Может быть, даже на 3 процента в год. Но это не катастрофа, и непонятно даже, может ли привести к катастрофе.  

— Тем не менее рейтинг Путина уже упал с космических высот до 39 процентов, по некоторым оценкам. Рейтинг «Единой России» еще ниже. Ухудшение экономической ситуации в таком виде, о котором вы говорите, может разрушить политическую стабильность, которая пока сохраняется в стране, несмотря ни на что?

— Реально у нас сейчас есть потенциал ухудшения ситуации. Я бы даже сказал, что в краткосрочной перспективе этот сценарий наиболее вероятен. Например, цены на нефть сейчас высокие. Их уровень вернулся к высотам 4–5-летней давности. Может быть, не пиковым, но достаточно высоким. Частично это связано с американской политикой: США ведут торговые войны с Китаем и одновременно посылают очень странные сигналы на Ближнем Востоке. Но эти цены держатся на высоких значениях, не опираясь на какие-то объективные экономические факторы, и если они сейчас упадут, как это было в 2014 году, то вся экономическая ситуация в стране резко скакнет в негативную сторону. Прежде всего произойдет падение рубля, а инфляционное давление увеличится в разы.

— Да, какие-то движения вокруг доллара уже готовятся: дедолларизация, девалютизация зреют в коридорах российской власти. Возможные решения об объявлении в России вне закона американского дензнака будут держаться в тайне до тех пор, пока правительство не поставит всех перед фактом, — такой вывод можно сделать из заявления замглавы минфина Алексея Моисеева. Что за этим стоит?

— Да, это, по всей видимости, секретный документ, я не знаю никаких его параметров. Но думаю, что само существование этого плана не должно никого пугать, потому что, мне кажется, это что-то техническое. Не идеологическое, то, что влияет на страну и население в целом, а какие-то специальные технические детали осуществления каких-то срочных расчетов. Я думаю, что это будет нечто подобное тому, что применял Советский Союз для расчетов с западным миром, пока существовал СССР. Возможно, какая-то современная бартерная схема расчетов, исключающая участие долларовых активов. Но населения все это не касается. Мне кажется, что население касается та дедолларизация, которая происходит в публичном пространстве, вся риторика закрытости, риторика осажденной крепости. Это все касается. И макроэкономическая стабильность. Если произойдут какие-то резкие шаги на внешнеполитической арене или случится какой-то внешний шок, точнее, реакция российского правительства на внешний шок, то может быть такой сильный экономический кризис, который если и не обрушит банковскую систему, то приведет к возврату банками валюты населению в виде конвертации в рубли. Не потому, что физически долларов не хватит, а потому, что, когда наступает кризис, доллар становится настолько дороже относительно рубля, что часть банков не может расплатиться со своими вкладчиками, а другие банки вслед за ними начинают требовать того, чтобы им тоже дали возможность этого не делать. Короче говоря, я бы меньше беспокоился по поводу секретного плана и больше по поводу того, что происходит на наших глазах.

— Бюджет у нас тоже больше и больше закрывается, все больше статей становятся секретными. Причем в этот список попадают совершенно удивительные статьи. Вот лишь несколько примеров: засекречено 6 процентов расходов на физкультуру, около 6 процентов — на периодическую печать и издательства, около 16 процентов — на санаторно-оздоровительную помощь, почти 4 процентов — на высшее и послевузовское образование. Для чего это делается?

— Я, честно говоря, не вижу особой необходимости засекречивать расходы даже на правоохранительную деятельность. Если посмотреть на другие страны, можно убедиться в том, что и в области военных расходову нас уровень секретности совершенно неадекватный.

В принципе, конечно, любой чиновник, любой бенефициар государственных расходов в любой стране мира мечтает (они все всегда мечтают), чтобы данные статьи были закрытыми. И препятствовать этому — дело общества, журналистов, общественных институтов и организаций. То есть дело всех нас — требовать, чтобы это было открытым. Когда уровень давления общества на чиновников и бенефициаров госрасходов ослабевает, они тут же все закрывают. Перестали за этим следить, перестали об этом писать, люди перестали требовать данную информацию… так они вообще весь бюджет закроют, как это было в Советском Союзе. Без давления общества ничего не изменится и ничего никогда не будет раскрыто. Каждую статью в плане открытости нужно в буквальном смысле отвоевывать.

— Но зачем вообще власти это делают?

— Как зачем? Даже честный человек, не ворующий, предпочтет работать так, чтобы от него не требовали отчета по каждому потраченному рублю, что уж говорить про человека нечестного. И это дело общества — определять, сколько статей будет открыто, а сколько будет закрыто.
Подробнее на «БИЗНЕС Online»