На сравнительно недавнем вебинаре:
была приведена часть лекции:
- Лекция Нины Цыркун — «Лукино Висконти_ красота и дьявольский соблазн»
и Ирина Анатольевна весьма метко и едко отметила, что слушатели вебинара уже «на автомате» отмечают банальности и штампы (при полном отсутствии какого-либо оригинального смысла) в сказанном, хотя это уровень чуть ли не филологической докторской 70 — 80-х годов прошлого века. Что является хоть каким-то уровнем, при совершенном отсутствии такового в современных реалиях.
Ну, да! Я тут на ресурсах тоже «ною» уж с десяток лет про схоластику текущего, «вещь в себе» и деградацию гуманитарных дисциплин. Это в развитие тезиса ИАД о неизбежной гибели автономных систем.
И вот, случайно в Телеграмме наткнулась на образчик того, что может породить современный филолог. Причем, ещё советской выучки, то есть, не совсем пропащий.
Давайте, ознакомимся.
Сначала «много букв» про падение значимости литературы в современном мире.
Но, как вы можете проследить даже по данному ресурсу (ЛО), то тема отработана ИАД и под её руководством уже давно. Причем указаны и причины, и механизмы, и персоналии. В конце концов Ирина Анатольевна разозлилась и сказала, что «уничтожит» все это никому не нужное книгоиздательство, раз не хотите дать занять заслуженное место настоящему единственному писателю.
«Я у Вас — не плохой, не хороший писатель, а единственный» (И.А.Дедюхова)
Сказано капризно, по-женски, но в бесспорной форме. Конечно же раздражает, зато запоминается …надолго…
Ладно, вот вам чисто филологическое нытье без анализа, без выявления природы явления, лишь его описание, так сказать, констатация факта.
Я давно пыталась ухватить во времени точку отсчета, когда литература перестала владеть умами, создавать те смыслы и значения, которые создавала веками.
Словесность для человечества несколько тысячелетий подряд была, если угодно, смыслообразующим элементом жизни, фактором, вообще так или иначе оправдывающим земное существование человечества, когда передаваемая и пополняемая от поколения к поколению, от века к веку «библиотека человечества» стала хранилищем и людской памяти (историей), и итогом раздумий о смысле жизни (философией), и размышлений людей о Боге (Богословием), и словесного воссоздания мыслей и чувств (собственно, художественной литературой).
Более того, если историю постоянно и фундаментально переписывали, если философия не стояла на месте и всё время развивалась (нередко даже собственную деградацию воспринимая, как развитие), если богословские споры нередко скукоживались до мелочных споров о богослужебной обрядности, то с художественной литературой ничего было невозможно поделать, особенно, с развитием книгопечатания и с постоянным расширением читательского круга.
То есть, несмотря даже на то, что рукописи, увы, горят, и подчас произведения литературы на самом деле бесследно исчезали с лица планеты, но слова и смыслы, литературой сгенерированные, оставались жить в умах и рано или поздно всё равно воспроизводились в новых произведениях литературы.
Люди учились любить и ненавидеть по книгам, люди подражали героям книг, люди сами себя мерили этими героями.
Менялись времена, «библиотека мира» всё разрасталась, её уже физически становилось невозможно прочесть одному человеку за одну жизнь, но люди продолжали читать, разговаривать и думать о прочитанном, и сами не замечали, как это вот прочитанное формировало и их личность, и их язык, их представления об окружающем мире и сам способ их мышления.
Недаром люди одного поколения читали примерно одно и то же, и видели картину мира примерно одинаковой – с поправкой на личные мировоззренческие различия.
Я помню времена, когда из каждого почтового ящика торчало несметное количество не помещающихся туда журналов, когда книгу, изданную миллионным тиражом, невозможно было купить, а на собрания сочинений великих (или не очень великих, но популярных) писателей записывались (и отмечались в очередях) за несколько месяцев.
Писательский труд воспринимался почти как сакральный, писатель был «властителем дум», а поэты на чтение своих стихов собирали стадионы.
Мне часто говорят, что всё это закончилось с распадом Союза, с появлением концепции потребительства.
Ну, допустим.
Но концепция эта в мире родилась куда раньше, чем у нас, а писать, читать и думать в мире, тем не менее, никто не переставал.
Просто становилось как-то всё меньше писателей – «властителей дум», и всё больше развлекающих.
Сначала немножко маскировавшихся «под», и свои тексты ловко упаковывавших в обертку «изящной словесности».
Потом и вовсе переставших.
И это – не про макулатуру, не про «Маруся отравилась» («Маруся», кстати, существовала давно, вполне себе параллельно с изящной словесностью и с «дум высоким стремленьем»).
Это про то, что так или иначе всё же числилось литературой.
Потом понемногу окреп и расцвел «постмодерн», это когда один неглупый копрофил учит массу тупых копрофилов разбираться в сортах дерьма, «ибо вся жизнь – дерьмо».
Потом и умные копрофилы понемногу стали глупеть – приближаться к своему читателю.
И в этот самый миг я вдруг отчетливо поняла, что корень проблемы именно в этом.
В «приближении к читателю».
Ну, правда, литератор же всегда был отчасти «очкариком в башне из слоновой кости».
Он мог в жизни быть кем угодно, мог быть сколь угодно ниже самого низкого из своих читателей, но как только перед ним оказывались перо и бумага (даже если пером была пишущая машинка), он становился кем-то, кто витает неизмеримо выше, и со своей вершины видит события и людей совершенно иначе, нежели глаза в глаза.
На языке технических наук — это, всего лишь, сбор первичных данных для описания объекта. А поскольку, на данную тему говорено-переговорено и не только на наших ресурсах, то сказанное неизбежно превращается в банальное изложение.
Ну, помните, в школе осваивалось два жанра: сочинение и изложение? Так вот, изложение, в основном, осваивалось в начальной школе и применялось на экзаменах для учеников, для которых русский был иностранным в нашей многонациональной стране СССР.
Поэтому, сами можете оценить ценность вышеприведенного столь многословного высказывания. Изложены уже известные и зафиксированные (другими) лишь факты. В советское время, ведь, вполне рационально определялась и «большая разница» между сочинением и изложением (которое зачастую является банальным плагиатом). Сочинение — это попытка формализации собственного образа мысли в определенной речевой среде. А изложение определяет (всего лишь) уровень владения языковыми коммуникациями.
Ну, что нам сообщила Ирина Павлова? Что нет современных авторов печатной книги. Во-первых, изменились технологии. Все тексты и нарративы в сети. В той же сети пытались существовать условные «толстяки», но «навернулись» уже лет как десять, если не больше. Почему? Потому, что контент …некачественный. Почему некачественный? Потому, что для уничтожения по-настоящему значимого автора, на фоне которого все выглядят бобиками с помойки, приложены колоссальные усилия и колоссальные ресурсы. В итоге получаем массив «бобиков с помойки». Ну, и… Их смыслы, тексты и нарративы оказываются не востребованы, за отсутствием актуального содержания.
Да, процветают «Маруся отравилась» в виде малаховщины и площадного театра в форме кавеэнщины и стендаповщины. Низкие жанры. А на высокое у «бобиков с помойки» ни мозгов, ни дарования не хватает. Тем более, что текстовики свалили в более востребованную область, в создание материала для визуализации, то есть, в киношку, точнее, сериалы.
Да, мне понравился пассаж про «очкарика в башне из слоновой кости». Типа гуру. Но, сейчас для такового надо много чего знать и иметь тренированный мозг. Тренировки обеспечивают точные и технические науки. А таковые можно освоить только в молодости.
Поэтому и получаем, что тот самый очкарик должОн не в башне сидеть, а обладать знаниями в ряде предметных областей. Как говорится, «что для гуманитария профессия, то для технаря хобби».
И в этой технарской реальности литература — это, прежде всего, аналитика, которая для большей усвояемости окружающими, облекается в систему образов для пущего воздействия на оных. Пробуждать требуется в этих самых ближних/окружающих «души прекрасные порывы» в нужном/рациональном направлении с использованием минимальных внешних усилий и воздействий (типа «сама-сама, быстрей-быстрей»).
Для него, для художника, мир становился словно бы прозрачным, и всё, что мир и человек усердно скрывал от окружающих, для писателя переставало быть тайной.
В этом всегда и состоял великий дар – дар провИдения – хоть Гомера, хоть Шекспира, хоть Филдинга, хоть Достоевского или Толстого. Имя им – легион.
Эти люди, приступая к сочинительству, переставали быть мелкими лавочниками или неудачливыми игроками, или посредственными актерами.
Они моментально становились властителями дум, возвышаясь над толпой.
Им, разумеется, тоже хотелось нравиться толпе – успех всякому мил.
Но цель своего творчества они видели в том самом искусстве прозревать истину вглубь, под оболочку.
Недосягаемость была тем волшебным одеянием, которое внезапно отделяло их от мелочной бытовой суеты.
Их образу далее уже следовали театр и кинематограф, обучаясь вставать на котурны, обучаясь достигать вершин.
Но всё равно: вначале было СЛОВО.
Человечество не заметило, как усиленно борясь с их «небожительством» (исключительно в интересах демократичности искусства), добилось лишь того, что за подол тоги стащило их с вершин на уровень помойки.
И само же стало брезговать их читать и даже слушать.
Люди стали хвататься за те старые тома старых авторов, где им с вершины объясняли их собственную низость, но где, заглянувший за их тленную оболочку, писатель видел и их сокрытую красоту души, их жажду высокого и прекрасного.
Конечно, далеко не все схватились за старые тома.
Зато все практически внезапно испытали непреодолимое отвращение к этой новой стилистике, к поучениям копрофилов.
Сегодня отток читательской массы от современной литературы констатируют практически все мировые социологи. Но они же констатируют и то, что читать старую литературу могут ныне далеко не все. Ибо отучены вычитывать смыслы за словами, ибо отучены уже от художественной речи, и от извлечения потаённого из очевидного.
Да и просто от многих важных слов уже отучены, ибо копрофилы всячески снижали и обесценивали сами эти слова.
Заметим весьма неловкую попытку «наехать» на постмодернизм и прочих. Но, не премину отметить, что всё это делается после десятилетий(!) плодотворной деятельности Ирины Анатольевны Дедюховой (смотрите ЛО и её ресурсы). Это ж так классно пожинать плоды чужого труда. ИАД сказала, что то, что не удостоится её внимания, будет неприемлемо и остальными. Так и вышло…
Но, это скучно… ИАД всегда права. Пора бы привыкнуть. Да, я и не об этом, собственно.
Я о том, сколько банальщины высказано Ириной Павловой, а в результате, о чём это она?…
А о киношке киновед заговорила 19 марта 2024. Это после того, как прошел вебинар
Сами понимаете, интересно посмотреть, что можно сказать после разбора, сделанного ИАД. Я ж не могла не полюбопытствовать.
Я не стану здесь приводить примеров из литературы, дабы не обременять читателя длинным цитированием, но напомню один кинематографический провал годичной давности.
Я о фильме Ридли Скотта «Последняя дуэль».
Я немного читала про эту знаменитую историю.
Событие было незаурядным даже для своего времени: три историка-летописца написали о нем, и еще несколько хроникеров отметили в своих записях это событие.
Дуэль «Божьего суда» сама по себе не была чем-то из ряда вон выходящим.
Из ряда вон выходящим была причина – защита чести женщины вситуации, когда проще и привычнее было промолчать. Если совсем по правде, так, возможно, было бы и правильнее. По крайней мере, в то время. Но женщина решила иначе.
Именно это событие изменило судьбу небогатого провинциального рыцаря-неудачника Жана де Карружа, сделав его богатым и преуспевающим лендлордом.
Споры о том, был ли его противник, Жак Ле Гри, виновен в том, в чем его обвинили супруги Карруж, не утихают вот уже больше 600 лет.
Ридли Скотт однозначно принял сторону победителя, хотя и его, судя по картине, терзали смутные сомнения: по скудным историческим свидетельствам Ле Гри отнюдь не был негодяем, просто человеком, существовавшим по правилам своего времени. Напротив — он был вполне достойным человеком, для которого репутация была ценнее жизни.
Как, впрочем, и для его соперника.
Но речь сейчас вообще не о достоинствах или недостатках той картины.
Я понимаю, фильм был обречен на зрительский провал – это вам не «Гладиатор» того же Скотта. Это – фильм-размышление над нравственной дилеммой. Фильм-диспут, временами откровенно скучный.
Но эти два с половиной часа отнюдь не эпического и не приключенческого повествования всё равно потрясают.
И совершенно потрясает то, как этому старому 84-летнему режиссеру по-прежнему удаётся то, что ускользает между пальцами у более молодых коллег: абсолютно достоверная материальная среда и невероятная правда характеров. Жестокость, грязь, пот, кровь.
Живое трепещущее мясо истории.
Соединение в одних и тех же людях мелочности и величия, суровости в вопросах чести и способности к пошлому личному бесчестию.
«Живое трепещущее мясо истории»…
Действительно, потрясающий исходный материал. Феноменальная история, потрясшая современников и впечатляющая потомков. Её бы понять и осмыслить, а потом уж создавать собственное произведение в виде решенной исторической задачки. А не лепить очередные пустопорожние (типа, актуальные) размышления, чтобы потом критики с неплохим советским бэкграундом ныли про некассовость и невостребованность.
Престарелый режиссер, за свою карьеру наснимавший множество бестселлеров и блокбастеров, на склоне лет сделал фильм, не предназначенный нравиться широкой публике.
Он, для которого каждый новый фильм уже может стать последним, снял кино, которое должно было понравиться ему самому.
Для него это оказалось важнее всего, чему он посвятил свою фантастическую карьеру (70 с лишним фильмов – это в самом деле фантастический результат режиссерской карьеры!).
Успех, который всегда был его личным идолом, перед лицом Вечности уступил место необходимости ВЫСКАЗАТЬСЯ.
Высказаться, а не поболтать за чашкой чаю.
И так, в сущности, венчал свою карьеру отнюдь не каждый режиссер (даже великий), но практически каждый великий писатель. Зачастую поступаясь тем, что прежде приносило ему успех.
И именно за ними, за этими самоистязательными актами творчества и за этими прозрениями оставалась всегда историческая правота, и, как ни странно, оставался и читатель – поколение за поколением, век за веком.
Я подумала вдруг: Ридли Скотт хотел «остаться одним из томов Всемирной библиотеки» – той, которая будет переходить к потомкам в наследство от предков, которую не стряхнут с полки «по устарелости», потому что вечное – не устаревает.
Устаревает «актуальное». Сиюминутно.
Потому что актуальность рано или поздно заканчивается, уступая место другой актуальности.
А вечное живет вечно. Ну, хотя бы потому, что кто-то из любознательных потомков однажды обязательно возьмет, и научится утраченному было искусству видеть за словами смыслы.
Хотя бы для того, чтобы прочесть эту «всемирную библиотеку».
Короче, здесь четко высказана потребность в смыслах. «Их есть у меня!» (с)…
Точнее, не совсем у меня, вернее, совсем не у меня. Я врать не буду, поэтому всегда стараюсь указывать источник своей мудрости. Вестимо, это Ирина Анатольевна. А кто ещё?…
Пишу эту статью исключительно по результатам бесед с нею. После них у меня просыпается мания величия, и меня тянет «попинать» великих. Поэтому, в этот раз, «достанется» Ридли Скотту.
Не дотянул старик концепт. Кишка оказалась тонка. Поскольку, подобно Льву Николаичу, «повелся» на модную тему феминизма. А это: «Мелко, Хоботов»…
Там в подлинной истории такие глубины женского начала сокрыты… Но, наверное, такое мужчинам не по гендеру.
Последняя дуэль — один из лучших фильмов года (обзор)
КИНОКРИТИКА
(Продолжение следует)
Читать по теме:
Запись была впервые опубликована в «Литературном обозрении»
Вконтакте
Facebook
Google+
LiveJournal
Одноклассники
Мой мир
и Ирина Анатольевна весьма метко и едко отметила, что слушатели вебинара уже «на автомате» отмечают банальности и штампы (при полном отсутствии какого-либо оригинального смысла) в сказанном, хотя это уровень чуть ли не филологической докторской 70 — 80-х годов прошлого века. Что является хоть каким-то уровнем, при совершенном отсутствии такового в современных реалиях.
Контражур Ирины Павловой
Рубрика: