Гаврила Романович Державин

Г. Державин 410499_600

В.Л.Боровиковский. Портрет Г.Р.Державина. 1795 г. ГТГ.

Гаврила Романович Державин ( 1743-1816 ) — знаменитый поэт, сенатор, действительный тайный советник, министр юстиции.

Предок Державина, татарский мурза Багрим, в ХV столетии, в княжение Василия Васильевича Темного, выехал из Большой Орды на службу к великому князю, был крещен и получил при этом имя Ильи. У одного из сыновей его, Димитрия, был сын Держава, начавший службу в Казани. От него и пошел род Державиных, служивших «по городу Казани», почему они и называются в актах Казанцами. Одним из потомков Державы был Роман Николаевич, служивший в гарнизонных полках. Он был женат на дальней своей родственнице, Фекле Андреевне Гориной, урожденной Козловой. Они принадлежали к небогатым, мелкопоместным дворянам и владели в Казанской губернии небольшими имениями, в которых было не более 150 душ.

В ноябре 1754 года отец Державина скончался, оставив семью почти без всяких средств: вдова его не в состоянии была заплатить даже 15 руб. долга, оставшегося после мужа. Сверх того у нее на руках очутилась тяжба с соседом из-за клочка родовой собственности, причинявшая семье много горя. Фекла Андреевна принуждена была выносить хлопоты и унижения, посещая с детьми судей, от которых ничего не добившись, не раз возвращалась домой в слезах. Эти ранние примеры людской несправедливости столь сильно запали в душу Гавриила Романовича, что он во всю свою жизнь никогда не мог смотреть равнодушно ни на какую несправедливость, особенно на притеснение вдов и сирот.

За время своей гимназической жизни Державин перечитал многие выдающиеся литературные сочинения того времени: оды Ломоносова, трагедии Сумарокова, Телемака и Аргениду в переводах Тредьяковского, Приключения маркиза Г*** (или маркиза Глаголя, как тогда называли) аббата Прево, в переводе Елагина. Державин стал украдкою сочинять стихи, романы, сказки, но уничтожал эти первые опыты, редко показывая их даже товарищам.Державин пробыл в гимназии всего три года (его прошение об увольнении подано им 2 февр. 1762 г.) и выбыл из нее 18-летним юношей, не успев окончить даже тогдашнего скудного гимназического образования.Прибыв в Петербург в марте 1762 г., Державин явился в Преображенский полк и был зачислен в 3-ю роту рядовым. У Державина «протекторов» не было, и ему пришлось десять лет дожидаться первого офицерского чина.

411172_600

Екатерина II на балконе Зимнего дворца, приветствуемая гвардией и народом в день переворота 28 июня 1762 года. По оригиналу Иоахима Кестнера

В перевороте 1762 года, Державину, как гвардейскому солдату, пришлось принять личное участие и тут он впервые неоднократно видел Императрицу Екатерину II. Когда гвардия двинулась вслед за Императрицей в Петергоф, во главе ее шел Преображенский полк, под предводительством самой государыни, ехавшей на белом коне, в Преображенском мундире, держа в правой руке обнаженную шпагу. Это была самая торжественная минута в жизни Императрицы, та минута, когда, наслаждаясь приобретенным успехом, достигнув заветной цели своих мечтаний, весь человек невольно сияет счастием и торжеством. Для такого богато одаренного, впечатлительного и восприимчивого человека, как Державин, этих торжественных, хотя и мимолетных впечатлений было достаточно, чтобы образ богоподобной Фелицы навсегда запечатлелся в его душе и притом запечатлелся лучшими, идеальными своими сторонами.

pic0728

ГРЕНАДЕРЫ ПОЛКОВ ЛЕЙБ-ГВАРДИИ: Преображенского, Семеновского и Измайловского, с 1763 по 1786 год.

Не имея, ни связей, ни знакомств, ни покровителей, Державин решился сам о себе похлопотать и обратился к своему майору, гр. Алексею Григор. Орлову с письмом, в котором объяснил свои права на повышение. Просьба эта была уважена, и 15-го мая 1763 г. Державин произведен был в капралы. В начале 1767 г. Державин вместе с гвардией отправился в Москву, куда прибыла Императрица с двором, по случаю открытия Комиссии о составлении проекта нового уложения. А когда гвардии велено было возвратиться в Петербург, он опять отправился в отпуск в Казань и, на возвратном пути, остановившись в Москве, увлекся там картежной игрой и просрочил свой отпуск, за что мог быть по суду разжалован в солдаты. Из этой беды выручил его расположенный к нему полковой секретарь Неклюдов, и без всякой со стороны его просьбы велел причислить его к московской команде. Это дало ему возможность, хотя на короткое время, принять участие, в качестве секретаря, в деятельности депутатской законодательской комиссии.

pic0740

ОБЕР-ОФИЦЕР и РЯДОВЫЕ ПОЛКОВ Л.-ГВАРДИИ: Семеновского, Измайловского и Преображенского с 1786 по 1796 год.

Продолжительное (около трех лет) пребывание в Москве, постоянная картежная игра и даже распутства довели Державина до отчаяния. «В написанном им в начале 1770 года стихотворении «Раскаяние» он сам изобразил свое печальное нравственное падение. В Петербурге Державин, произведенный уже в фельдфебели, сблизился с некоторыми офицерами своего полка и приобрел такое доверие у своих сослуживцев, что во время лагеря они избрали его своим хозяином и поручили ему общую свою кассу. По настойчивому представлению своих ближайших начальников-офицеров он 1-го янв. 1772 г. произведен был, наконец, в прапорщики.

Наступил 1773-й год, и разразившийся в этом году Пугачевский бунт вывел Державина из прежнего скромного положения и проложил ему путь к первым успехам в службе и литературе. Слухи о появившемся на юге, между Яицкими казаками, самозванце начались еще в сентябре 1773 г. С тех пор известия о его успехах приходили все чаще и чаще. Посланный против него генерал Кар, при недостаточности войска, ничего не мог сделать, растерялся и, под предлогом болезни, позорно уехал в Москву. Императрица в негодовании поспешила его уволить и на его место избрала генерал-аншефа А. И. Бибикова. Между тем, получено было известие, что 25-го декабря толпа мятежников овладела Самарой и была встречена от жителей с колокольным звоном, с крестами, с хлебом и солью. Бибиков тотчас распорядился очистить Самару. А для производства следствия решился употребить Державина.

pic0747

ОФИЦЕР и РЯДОВОЙ Лейб-Гвардии Конного полка, с 1786 по 1796 год.

Заслужив своими распоряжениями одобрение Бибикова, Державин вскоре получил возможность воспользоваться и своим литературным талантом. Ему пришлось написать увещательное послание к калмыкам, тоже заволновавшимся (письмо это напечатано в VII т., соч. академ. изд., 20—22). Послание это Бибиков приложил к своему рапорту Императрице и таким образом дал ей случай впервые обратить свое внимание на Державина.

Исполняя возложенное на него поручение, Державин обнаружил необыкновенную деятельность и распорядительность. При производстве следствия он сам должен был вести всю письменную часть, записывать показания подсудимых и т. п., так как у него не было писца. Заметив его способность к письменным делам, Бибиков ему же поручил составлять алфавитные списки главным сообщникам Пугачева и лицам, пострадавшим от бунта; ему же поручено было составление журнала всей деловой переписки по бунту, с описанием и самих мер, принимаемых к его прекращению (Журнал этот напечатан в Академ. изд. соч. Державина, т. VII, 3). — При содействии же Державина Бибиков так успешно исполнил данное ему поручение — возбуждать местных дворян к содействию правительству в его борьбе с бунтом, что дворянство постановило образовать на свой счет конный корпус, назначив для этого по одному человеку с каждых двухсот душ. Императрица Екатерина, оценив это пожертвование, объявила, что, как помещица Казанской губернии, она присоединяется к поступку местного дворянства и также дает по одному рекруту с каждых 200 душ в казанских дворцовых волостях своих. Благодарственная речь дворянства по этому случаю, прочитанная губернским предводителем дворянства перед портретом Императрицы, была написана Державиным, и тогда же напечатана в С.-Петербургских Ведомостях. — Речь эту Державин называл впоследствии «первым опытом малых своих способностей» (Я. Грот: жизнь Державина, 102). Она была также представлена Императрице, но без имени автора.

762195

Пугачев. Павел Петрович Соколов-Скаля. 1952

Вскоре, именно в марте 1774 г., Бибиков, полагаясь на искусство, усердие и верность Державина, отправил его с важными поручениями в окрестности Саратова, с тем, чтобы на Иргизе и Узенях стеречь Пугачева, заметить его доброжелателей, подсылать в толпу его подлазчиков, наблюдать образ мыслей местного населения и обличать обманы Пугачева и его сообщников. В данном Державину при этой командировке «тайном наставлении» Бибиков возлагал большие надежды на личные его качества и предоставлял большой простор его распорядительности и здравому рассуждению. Для сношений с самим Бибиковым и другими генералами, Державину дан был особый ключ цифирного письма.Но Державин встретил неожиданное препятствие со стороны Астраханского губернатора Кречетникова, власти которого подчинен был тогда и Саратов. Державин прибыл в этот город главным образом с целью получить в свое распоряжение отряд из войска, которым располагал губернатор в Саратове. Но Кречетников наотрез отказал ему, и отсюда начинается ряд столкновений Державина с местными властями. Виною этих столкновений был отчасти настойчивый и заносчивый характер Державина, отчасти же нелады между самими главными начальниками. Пока был жив Бибиков, так хорошо понимавший Державина, несогласия между властями не могли быть опасны для последнего, но по смерти Бибикова обстоятельства переменились.

По смерти Бибикова, в должность главнокомандующего вступил старший по нем генерал, кн. Ф. Ф. Щербатов. Смерть Бибикова оставила Державина в очень неопределенном положении. При жизни своего покровителя он играл роль, вовсе не соответствовавшую его чину и служебному положению и доставшуюся ему только по личному доверию и расположению к нему скончавшегося главнокомандующего. Он принадлежал к числу тех немногих тогдашних русских людей, которые очень хорошо понимали, что преступные замыслы Пугачева и его сообщников никогда не получили бы такого широкого распространения, если бы в самом настроении народной массы не было готовой для того почвы. Главную причину общего неудовольствия против правительства он видел в лихоимстве чиновников, что и высказал вполне откровенно в письме своем к Казанскому губернатору фон Брандту. «Надобно», писал он ему 4 июня 1774 г., «остановить грабительство…».

pic0715

ОФИЦЕРЫ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА: Генерал Квартирмейстер-Лейтенант, Обер-Квартирмейстер и Колоножный Офицер, с 1764 по 1786 год.Историческое описание одежды и вооружения российских войск. [Висковатов].

В это время произошла новая перемена в главноначальствующих над взволнованным краем лицах. Кн. Щербатов был отозван, сдав команду кн. Голицыну, а вскоре главное начальство по усмирению бунта вверено было графу П. И. Панину.

Между тем заволновались и киргизы, от нападений которых страдали Саратовские колонии, тоже взволнованные уже подосланным от Пугачева слугою Державина. Тогда последний с 600 крестьян и 25 гусарами выступил в степь против киргизов и, встретив на четвертый день партию их, более 1000 челов., разбил их и обратил в бегство, освободив при этом свыше 800 челов. пленных колонистов. Чтобы предотвратить на будущее время набеги киргизов, Державин расставил по колониям посты и учредил разъезды из жителей. Об этом подвиге Державина кн. Голицын поспешил донести гр. Панину, обращая его особенное внимание на деятельность молодого поручика, «который по его усердию и ревности к службе Е. И. В-ва, удостаивается (т. е. делается достойным) монаршего благоволения» (Я. Грот: Жизнь Державина, 186). Гр. Панин приказал кн. Голицыну выразить Державину его благодарность и обещал донести о нем Императрице. Дело с киргиз-кайсаками распространило известность Державина: о нем заговорили в военной среде, и тот говор дошел и до Суворова, который писал ему 10 сентября 1774 г.: «О усердии к службе Е. И. В-ва вашего благородия я уже много известен; тож и о последнем от вас разбитии киргизов, как и о послании партии за сброднею разбойника Емельки Пугачева от Карамана» (Соч., V, 218—219).

pic0706

РЯДОВЫЕ Гарнизонной артиллерии полевого Артиллерийского Фурштата, с 1786 по 1796 год.

В это время Пугачев окончательно был разбит полковником Михельсоном при Черном Яре и бежал к Узеням. Узнав об этом, кн. Голицын поручил Державину следить за движениями разбитого самозванца. Посланные Державиным «надзорщики» возвратились с захваченным ими «полковником» Пугачева Мельниковым и с известием, что Пугачев схвачен своими сообщниками. Державин поспешил уведомить об этом счастливом событии П. С. Потемкина.

Между тем, над самим Державиным собралась гроза. При назначении гр. Панина, Кречетников, находившийся с ним в приятельских отношениях, жаловался ему на Державина, называя его ветреным молодым человеком и пристрастно изображая столкновение его с Саратовским комендантом Бошняком по вопросу об обороне города. Именно по поводу поведения Державина в Саратове и возникло против него не только неудовольствие, но даже подозрение в искренности его действий.Державин решился лично оправдаться перед гр. Паниным, для чего и отправился к нему в Симбирск. Происшедший между ними разговор расположил было гр. Панина к его смелому, решительному и прямодушному подчиненному, но следы неудовольствия не исчезли, и Державин долго не получал никакой награды за службу во время Пугачевщины.

Между тем, по личным денежным обстоятельствам Державин должен был отправиться в Петербург. Здесь, находясь опять почти без всяких денежных средств, он вздумал снова поискать счастья в игре и на последние 50 руб. выиграл до 40000. Нe получая никакого ответа от Потемкина, он решился на новый смелый шаг. Приехав в Петергоф, подал через статс-секретаря А. А. Безбородко письмо самой Императрице, с изложением своих заслуг и с приложением оправдательных документов. Результат получился совершенно для Державина неожиданный. Признанный неспособным к военной службе, он был выпущен (15 февраля 1777 г.) в статскую, с производством в коллежские советники и с пожалованием 300 душ в Белоруссии.

600px-Noble_assembly_by_V._Chambers

В. Чемберс. Дворянское собрание в Екатерининские времена

Наиболее обстоятельный и беспристрастный биограф Державина, Я. К. Грот, подводя итог его деятельности в взволнованном смутою крае, совершенно справедливо говорит: «Просматривая кипы бумаг, составляющих далеко не полную переписку его во время Пугачевщины, мы прежде всего поражены неутомимою его деятельностью: ничто не ускользает от его внимания; он предусматривает нужды и вовремя уведомляет о них кого следует, предлагает и вызывает меры осторожности, сносится беспрерывно с начальниками и другими лицами, идет сам добровольно навстречу опасностям, которых легко мог бы избежать, — словом, делает гораздо более, нежели сколько собственно был обязан делать по своему назначению. Неудивительно, что он таким образом умел поставить себя высоко в глазах всех своих непосредственных начальников, которые часто искали помощи в нем, как будто и равном себе по власти. Но те же свойства наделали ему и врагов между местными властями.

По выходе в статскую службу, Державин, через одного из старых приятелей своих, Окунева, познакомился с генерал-прокурором, кн. Александром Алексеевичем Вяземским и скоро настолько сблизился с его семьей, что проводил у них целые дни, играл с князем в карты по маленькой, читал ему вслух. Вскоре открылась в Сенате вакансия экзекутора в 1-м департаменте, и кн. Вяземский, по просьбе Державина, определил его в эту должность. Это дало ему случай познакомиться с сенаторами и другими важными лицами. Тут же завязались у него знакомства с некоторыми сослуживцами, достигшими впоследствии высших должностей: с А. В. Храповицким, А. С. Хвостовым, О. П. Козодавлевым.

18 апреля 1778 г. 34-летний Державин вступил в брак с 17-летней красавицей Екатериной Яковлевной Бастидон, дочерью любимого камердинера Петра III, Якова Бенедикта Бастидона, родом португальца. Мать Катерины Яковлевны была кормилицей Вел. Кн. Павла Петровича, но была на дурном счету у Императрицы Екатерины II. Таким образом, невеста Державина приходилась молочной сестрой Великому Князю. Перед свадьбой Державин, вместе с будущей тещей своей, представлялся Великому Князю, который принял их очень ласково и обещал невесте приданое, «сколько в его силах будет».

Первые два, три года службы Державина при кн. Вяземском прошли довольно спокойно. Князь оказывал ему доверие и давал некоторые поручения. В 1780 году он даже был повышен на службе и переведен советником экспедиции доходов в только что учрежденных тогда экспедициях о государственных доходах и расходах. Им же было составлено и положение о круге действия и обязанностях этих экспедиций, которое сохранило свою силу до преобразования экспедиций в департамент государственного казначейства в 1820 году. За составление этого положения, которым он впоследствии очень гордился, он ждал награды, но ничего не получил. Тогда он, по всей вероятности через А. А. Безбородко, обратился с просьбой о награждении к самой Императрице и 18 июля 1782 г. произведен был в статские советники. Это было первым поводом к неудовольствиям его с кн. Вяземским, который не мог помириться с мыслью, что его подчиненный помимо него выпросил себе награду. Другим поводом к неудовольствию кн. Вяземского на Державина было то, что последний писал стихи. Кн. Вяземский всякого чиновника, пускавшегося в литературу, презрительно называл «живописцем» и считал никуда не годным. Неудовольствие это усилилось, когда в доме самого же кн. Вяземского Державин получил от Императрицы пакет с надписью: «Из Оренбурга от Киргиз-Кайсацкой царевны Державину». В пакете была золотая табакерка, осыпанная брильянтами, и в ней 500 червонцев. Это была награда за оду «Фелица». «С того времени», говорит Державин в записках, «закралось в его (кн. Вяземского) сердце ненависть и злоба, так что равнодушно с новопрославившимся стихотворцем говорить не мог: привязываясь во всяком случае к нему, не токмо насмехался, но и почти ругал, проповедуя, что стихотворцы не способны ни к какому делу».

1342-38_4

Присяга Екатерины II над Евангелием. Гравюра А. Я. Колпашникова. Последняя четверть XVIII в.

Еще до оставления службы при кн. Вяземском Державин мечтал о губернаторстве, особенно на своей родине, в Казани. Через три месяца, 22 мая 1784 г. он действительно был назначен губернатором только не в Казань, а в Петрозаводск. Этим назначением он обязан был новым своим покровителям: кн. Дашковой, гр. Воронцову и А. А. Безбородко. Кн. Вяземский, услыхав об этом назначении и зная пылкий, резкий и неуступчивый характер Державина, воскликнул, что «разве по его носу полезут черви, нежели Державин просидит долго губернатором».Наместником, под начальством, которого пришлось ему служить, назначен был Тим. Ив. Тутолмин, о котором сохранились противоречивые сведения. По словам самого Державина, он, будучи, перед тем, губернатором в Твери, был «от всех за справедливого, за умного и за дельного почитаем» (Соч., V, 845). Но вместе с тем, он любил жить роскошно и расточительно. . Тутолмин на первых же порах позволил себе превышение власти, издав «новый канцелярский обряд» о порядке производства дел в подведомственных ему губерниях. Так как этот, сочиненный наместником «обряд» противоречил существовавшим узаконениям и даже указу 1780 г., «в котором воспрещалось наместникам ни на одну черту не прибавлять своих законов и исполнять в точности Императорскою только властию изданные» (V?, Зап. 563), то Державин и вынужден был указать ему на это. С этого и начались между ними неудовольствия, перешедшие вскоре в открытую вражду.15-го декабря 1785 г. состоялся Высочайший указ Сенату о переводе Державина губернатором в Тамбов.

Что деятельность Державина в Петрозаводске не осталась без результатов, доказывается тем, что ревизовавшие Олонецкую губернию, вскоре по удалении из нее Державина, сенаторы гр. А. Р. Воронцов и А. В. Нарышкин выразили полное удовольствие за скорое и исправное течение дел в присутственных местах этой губернии. Указ о назначении Державина Тамбовским губернатором застал его уже в Петербурге, куда он уехал в отпуск, с тем, чтобы уже более не возвращаться в Петрозаводск. Представившись наместнику Тамбовскому, Ив. Вас. Гудовичу, находившемуся в это время тоже в Петербурге, Державин 4 февр. 1786 г. выехал с женою и братом ее к месту нового своего служения, в Тамбов. Деятельный администратор, он открыл в Тамбове театр и народное училище, типографию, способствовал созданию народных школ в губернии, но из-за горячности и самостоятельности в суждениях рассорился с наместником.

Широкая и плодотворная деятельность Державина в Тамбове сначала встретила полное одобрение. Ревизовавшие в 1787 г. губернию сенаторы гр. A. P. Воронцов и А. В. Нарышкин нашли повсюду «желаемый порядок и поспешное дел отправление», а о самом Державине дали такой отзыв: «попечение ж и прилежание правителя губернии, д. ст. сов. Державина в отправлении его должности приносит ему истинную честь». (Соч., V, 680). Получив такой отзыв, Императрица выразила наместнику Гудовичу удовольствие за порядок и успешное производство дел в Тамбовской губернии. Гудович, со своей стороны, представляя Державина к ордену, свидетельствовал, что он, застав губернию расстроенною, «всю ее привел в порядок» (Соч., V, 679).

Но вскоре все это переменилось, и у Державина вышли с наместником такие столкновения по службе, что дело кончилось для него гораздо хуже, чем в Петрозаводске. Одним из главных виновников этих неприятностей был купец Бородин, местный капиталист, откупщик и кулак, причинивший своим плутовством и мошенническими проделками много убытку казне. Потворщиком его был вице-губернатор Ушаков, находившийся в дружбе с секретарем Гудовича, Лабою, державшим в руках своего начальника. Державин своевременно предупреждал наместника о своих подозрениях насчет Бородина, писал, что считает последнего «более за хитрого и совершенного плута, нежели за добросовестного и порядочного купца, с которым по правилам чести дело иметь можно», одним словом, «за такого человека, который скрытным образом, для каких-либо непозволенных видов, имеет в руках своих на все монополию и, употребляя большие свои капиталы под именами своих родственников и товарищей как в казенные подряды и откупа, так и в партикулярные торги и промыслы, вредит другим, а может быть и казне, единственно же к своей прибыли и своих сообщников» (Соч., V, 664). Этому-то плуту Тамбовская казенная палата, которою управлял вице-губернатор Ушаков, отдала винный откуп на условиях, при которых казна должна была понести убыток около полумиллиона рублей. Державин предостерегал и Ушакова, и наместника, в письме к которому прямо высказал, что откуп отдал банкроту, даже совершенно ясно высказывал решимость свою не терпеть злоупотреблений и готовность вступить из-за этого в борьбу. «Словом, я не отступлю от порядка и законов», писал он Гудовичу: «здесь ли кончиться должно будет, согласно вашему предложению, сие дело, или пойдет к высшему рассмотрению Сената» (Соч., V, 687).

Но все усилия Державина ни к чему не привели, и ему не только не удалось остановить незаконную отдачу откупа Бородину с компанией, но даже когда Бородин оказался действительно банкротом и наместническое правление, в обеспечение казенных взысканий, наложило арест на его имение, сенат, по проискам Бородина, наложил на наместническое правление (т. е. на самого Державина) штраф в 17000 р. в пользу Бородина.

Тамбовскиe препирательства кончились для Державина очень печально. По Высочайше утвержденному (18 декабря 1788 г.) приговору Сената, он отрешен был от должности и предан суду 6 департамента Сената, в Москве, с обязательством подпиской до окончания дела не выезжать из Москвы. Виновниками такого строгого решения были генерал-прокурор кн. Вяземский и родственник Гудовича, Завадовский. Дело это могло бы окончиться для Державина очень плачевно, если бы не вмешался в него такой всесильный человек, бороться с которым ни один из тогдашних царедворцев и вельмож не мог, именно кн. Г. А. Потемкин. Одним из главных и существенных промахов Державина было превышение власти, дозволенное им в деле поставки провианта для армии, находившейся под главным командованием Потемкина и действовавшей против турок. Так как Державин действовал в данном случае хотя и противозаконно, но, очевидно, в интересах армии, то, когда стряслась над ним беда, он обратился к Потемкину с просьбой о защите. Всемогущее влияние этого «баловня счастия» действительно повернуло дело в пользу Державина, и оно окончилось полным его оправданием.

4b0df143556b4d47fc98ef5faf74e9df_w960_h2048

Иван Осипович Миодушевский. Вручение письма Екатерине II. Государственная Третьяковская галерея, Москва

С окончанием этого дела в Сенате, Державин получил возможность выехать в Петербург, куда и прибыл во второй половине июня 1789 г. Здесь он был принят очень ласково Императрицей в Царском Селе, допущен к руке и приглашен к Высочайшему столу. Позже Державин решился написать к Императрице письмо, в котором просил, чтоб, на основании указа 1726 г., ему выдано было и впредь производилось до определения его к должности остановленное жалованье и, вместе с тем, испрашивал аудиенции для личного объяснения по только что окончившемуся делу. Вследствие этого письма он был вторично принят Государынею в Царском Селе, и в это время произошел известный разговор его с Императрицей, записанный самим Державиным в его записках. Говоря о постигавших Державина по службе неудачах, Государыня спросила: «Не имеете ли вы чего в нраве вашем, что ни с кем не уживаетесь?» — «Я не знаю, Государыня», сказал смело Державин, «имею ли какую строптивость в нраве моем, но только то могу сказать, что знать я умею повиноваться законам, когда, будучи бедный дворянин и без всякого покровительства, дослужился до такого чина, что мне вверялися в управление губернии, в которых на меня ни от кого жалоб не было». — «Но для чего», подхватила Императрица, «не поладили вы с Тутолминым?» — «Для того, что он принуждал управлять губерниею по написанному им самопроизвольно начертанию, противному законам; а как я присягал исполнять только законы самодержавной власти, а не чьи другие, то я не мог никого признать над собою императором, кроме Вашего Величества». — «Для чего же не ужился с Вяземским?» — Державин не хотел рассказывать всего относительно несохранения и беспорядков в управлении казенном, дабы не показаться доносителем, но отвечал кратко: «Государыня! Вам известно, что я написал оду Фелице. Его сиятельству она не понравилась. Он зачал насмехаться надо мною явно, ругать и гнать, придираться ко всякой безделице; то я ничего другого не сделал, как просил об увольнении из службы и по милости Вашей отставлен». — «Что ж за причина несогласия с Гудовичем?» — «Интерес Вашего Величества, о чем я беру объяснить Вашему Величеству, и ежели угодно, то сейчас представлю целую книгу». — «Нет», она сказала, «после» (Соч., V?, Зап., 609). Но Державин все-таки вручил ей краткую записку о Тамбовских делах. Приняв записку, Императрица допустила его к руке и обещала удовлетворить его жалованьем и дать место. В ожидании этого Державин остался в Петербурге, но ему пришлось прождать довольно долго — около двух с половиной лет, «и хотя по воскресеньям приезжал он ко двору», говорит о себе Державин в записках, «но как не было у него никакого предстателя, который бы напомянул Императрице об обещанном месте, то и стал он как бы забвенным (V?, Зап., 610). Чтобы напомнить о себе, он стал искать сближения с тогдашним любимцем, П. А. Зубовым, а для этого ему не оставалось другого средства, «как прибегнуть к своему таланту». Написав оду «Изображение Фелицы», он через бывшего сослуживца своего Н. Ф. Эмина представил ее Зубову ко дню коронации (22 сент.). Прочитав оду, Государыня «приказала любимцу своему на другой день пригласить автора к нему ужинать и всегда принимать его в свою беседу» (Соч., V?, Зап., 611). В начале 1791 года Державин написал оду «На взятие Измаила», которая так понравилась Императрице, что она прислала ему осыпанную бриллиантами табакерку в 2000 p., и он «был принимаем при дворе еще милостивее».

413900_600

Дамам-Демартре М. Ф. III-й вид Царского Села: Прогулка Екатерины II. Париж, 1811, фрагмент. Художник запечатлел отдыхающую Екатерину II, окруженную самыми близкими людьми: внуками Александром и Константином, придворными, веселой молодежью. Царское Село. Каталог выставки./ Под ред. И.К. Ботт. СПб., 2004.

В это же время произошло знакомство Державина с Потемкиным. Последний, приехав в Петербург 28 февр. 1791 г., стал к нашему автору «необыкновенно ласкаться и чрез Василья Стапановича Попова (своего секретаря) приказывал, что хочет с ним покороче познакомиться. Вследствие чего Державин стал въезж к кн. Потемкину» (Соч., V?, Зап., 614). Державин объяснил эти заискивания тем, что Потемкин ждал от него похвальных себе стихов (V?, зап. 616). Вскоре, 28 апр. 1791 г., Потемкин дал в Таврическом дворце свой знаменитый праздник, для которого Державиным написаны были хоры и который, по желанию Потемкина, описан был Державиным в особой брошюре. «Без сомнения», говорит Державин в записках, «князь ожидал себе в том описании великих похвал, или, лучше сказать, обыкновенной от стихотворцев сильным людям лести» (Соч., V?, Зап., 619). Но ожидания «великолепного князя Тавриды» не осуществились: в описаниях Державина нет особенных похвал Потемкину, и он поставлен наравне с соперниками его: Румянцевым и Орловым. В беседе с приближенными князя Державин сознавался, что в его описании «мало на лицо князя похвал», но старался объяснить причину этого тем, «что как от князя он никаких еще благодеяний личных не имел, а коротко великих его качеств не знает, то и опасался быть причтен в число подлых и низких ласкателей, каковым никто не даст истинного вероятия; а потому и рассуждал отнесть все похвалы Императрице и всему русскому народу, яко при его общественном торжестве, так как и в оде на взятие Измаила; но ежели князь примет сие благосклонно и позволит впредь короче узнать его превосходные качества, то он обещал превознести его, сколько его дарования достанет» (Соч., V?, Зап., 619). «Однако, таковое извинение мало в пользу автора послужило», замечает Державин, и отношения к нему Потемкина остались до конца холодными.

Наконец, 13 декабря 1791 г., последовал указ Сенату; «Всемилостивейше повелеваем д. с. с. Гавриилу Державину быть при Нас у принятия прошений». Сделано это было столько же из доверия к Державину, сколько и из желания Императрицы дать надежного помощника своему любимцу Зубову, заменившему Безбородко, по случаю отъезда последнего в Яссы для переговоров с Портою. Сначала дела нового статс-секретаря пошли успешно. Императрица «часто допущала Державина к себе с докладом» и разговаривала даже с ним о политических происшествиях, так что Державин начал было записывать эти разговоры в журнал. «Но поелику, дела у него были все роду неприятного, т. е. прошения на неправосудие, награды за заслуги и милости по бедности» (Соч., V?, Зап., 631), то доклады его становились все реже и реже, так что иногда он не бывал у нее по целым неделям. Помимо неприятного характера дел, которые были ему поручены, такому быстрому охлаждению, конечно, много способствовал и личный характер Державина. По верному замечанию его биографа, Я. К. Грота, он «не обладал тою ловкостью и уклончивою гибкостью, которые необходимы для успеха в придворной сфере, и вовсе не умел не только скрывать своих мыслей, но и выражать их с приличной осторожностью» (Жизнь Держ., 619). Наглядным примером этой придворной неловкости Державина и его неуменья подлаживаться служит рассказанный им в записках случай. При докладе дела об обанкротившемся придворном банкире Сутерланде, Державин читал, между прочим, Императрице список, кем из вельмож и придворных сколько казенных денег из кассы у Сутерланда забрано. В числе должников банкира оказался и Вел. Кн. Павел Петрович. Услыхав это, Императрица «зачала жаловаться, что он мотает, строит такие беспрестанно строения, в которых нужды нет: «не знаю, что с ним делать», и такие продолжая с неудовольствием речи, ждала как бы на них согласия». Очевидно, Императрица воспользовалась случаем испытать образ мыслей Державина. Она знала, что он женат на дочери кормилицы ее сына, про которую говорила: «Она самая негодница и доходила до кнута, но тако оставлена за то только, что была кормилицей великого князя» (Дневн. Храпов. 392). Поэтому, она опасалась, не находится ли Державин под ее влиянием, через жену свою, т. е. не принадлежит ли он к партии «малого двора». Догадался ли он об этом или нет, только он не сумел лукаво вывернуться из поставленной ему ловушки и, «не умея играть роли хитрого царедворца, потупя глаза, не говорил ни слова. Она, видя то, спросила: «Что ты молчишь?» Тогда он ей тихо проговорил, что Наследника с Императрицею судить не может, и закрыл бумагу. С этим словом она вспыхнула, закраснелась и закричала: «Поди вон!» Он вышел в крайнем смущении, не зная что делать».

Но, рядом с подобными вспышками гнева, в обращении Императрицы проявлялись и те ее качества, за которые чтили ее современники и будет вечно чтить и история. «Часто случалось», рассказывает Державин в записках своих про Императрицу, что она «рассердится и выгонит от себя Державина, а он надуется, даст себе слово быть осторожным и ничего с ней не говорить; но на другой день, когда он войдет, то она тотчас приметит, что он сердит: зачнет спрашивать о жене, о домашнем его быту, не хочет ли он пить, и тому подобное ласковое и милостивое, так что он забудет всю свою досаду и сделается по-прежнему чистосердечным. В один раз случилось, что он, не вытерпев, вскочил со стула и в исступлении сказал: «Боже мой! Кто может устоять против этой женщины? Государыня, вы не человек. Я сегодня наложил на себя клятву, чтоб после вчерашнего ничего с вами не говорить; но вы против моей воли делаете из меня, что хотите». Она засмеялась и сказала: «Неужели это правда?» (Соч., VI, Зап., 660).

1342-38_9

Екатерина II на Царском месте во время коронования в Успенском соборе. 22 сентября 1762 года. Гравюра. Нач. 1880-х гг

2-го сентября 1793 г., при праздновании Ясского мира, Державин был назначен сенатором и награжден орденом св. Владимира 2-й степ. Во время самого торжества он, стоя близ трона Императрицы, «провозглашал публично награждения отличившимся в сию войну чиновникам».Сенаторскую должность свою Державин исполнял с обычным своим рвением. В записках своих он рассказывает, что во все время служения своего в звании сенатора он, невзирая ни на какие лица и обстоятельства, строго стоял за соблюдение правды и законов и вел постоянную борьбу то с самими сенаторами и даже генерал-прокурорами, когда они действовали вопреки своим обязанностям, то с обер-прокурорами и обер-секретарями.

1-го января 1794 г. на Державина возложена была еще новая должность — президента коммерц-коллегии.После нескольких столкновений с людьми, непосредственно заинтересованными в делах коммерц-коллегии, дело кончилось тем, что Державину объявлено было «что Ея Величеству угодно, дабы он не занимался и не отправлял должности коммерц-коллегии президента, а считался бы оным так, ни во что не мешаясь» (V?, Зап. 681). Жалуясь по поводу происшедших столкновений гр. П. А. Зубову, Державин с законною и понятною гордостью писал ему: «Репутация моя известна, и я надежно всякому в глаза скажу, что я не запустил нигде рук ни в частный карман, ни казенный. Безнадежное сознание своего бессилия в борьбе с царившим повсюду беззаконием побудило, наконец, его действительно подать в июне 1794 г. просьбу Государыне об увольнении его от службы, но на эту просьбу он никакого ответа не получил.

Между тем его самого постигло семейное горе. 15 июля 1794 г. скончалась его супруга, Екатерина Яковлевна. Как ни был он поражен этой потерей, но чтобы при семейных хлопотах и служебных неприятностях «от скуки не уклониться в какой разврат» (Соч. VI, Зап. 683), он через полгода, 31 янв. 1795 г. вступил во второй брак с девицей Дарьей Алексеевной Дьяковой. Брак этот, по словам самого Державина, основан был не на пылкой страсти, ибо жениху было уже за 50 лет, а невесте под 30, но на благоразумии, взаимном уважении и дружбе. Вторая супруга оказалась такою отличною хозяйкой, что удвоила почти недвижимое имущество Державина, у которого, в конце концов, оказалось около 2000 душ в разных губерниях и два каменных дома в Петербурге. В течение 1795 г. Державин снова подал Государыне прошение если не об отставке, то хотя бы в годовой отпуск. Государыня обещала исполнить эту просьбу, но, вместо этого, Державин был назначен членом особой комиссии по поводу открытого в заемном банке похищения. По нелицеприятию и беспристрастию, с какими составлен был Державиным доклад по этому делу, очень неблагоприятный для главного директора банка, П. В. Завадовского, Императрица назвала Державина «следователем жестокосердным».

jpg_47.preview

Квадаль Мартин Фердинанд. Коронование Павла I и Марии Федоровны. 1799 г.

По смерти Императрицы Екатерины II (6 ноября 1796 г.) новый Император Павел I, вскоре по воцарении своем, велел позвать к себе Державина, принял его чрезвычайно милостиво и, наговорив множество похвал.Назначение в совет послужило поводом к новой неприятности для Державина, причиною которой была обмолвка Государя: изъявляя Державину свое доверие и милостивое благорасположение, Государь сказал, что назначает его правителем Совета, т. е., как понял буквально Державин, главным лицом в Совете, подобно тому, как был генерал-прокурор в Сенате. Между тем, такой должности вовсе не существовало, и Государь, очевидно, разумел должность правителя канцелярии Совета. Чтобы разъяснить это недоразумение, Державин решился переговорить с самим Императором, но разговор этот кончился для него очень печально: Государь нашел ответ его «непристойным» и в гневе закричал ему: «Поди назад в сенат и сиди у меня там смирно, а не то я тебя проучу» (VI, Зап., 705). Через несколько дней, 22 ноября 1796 г., в Высочайшем указе сказано было: «тайный советник Гаврила Державин, определенный правителем канцелярии совета нашего, за непристойный ответ, им пред нами учиненный, отсылается к прежнему его месту». Вместе с тем, дано было повеление, чтобы его не впускать во время собраний в кавалергардскую залу. Чтобы поправить дело, он обратился было за содействием к кн. Н. В. Репнину, пользовавшемуся большим уважением Императора. Но Репнин принял его холодно и, вероятно, лучше Державина зная характер нового Императора, сказал ему: «Не мое дело мирить вас с Государем». Тогда Державин решился «без всякой посторонней помощи возвратить к себе благоволение монарха посредством своего таланта» и написал оду на восшествие Императора Павла ? на престол («Ода на новый 1797 год»), которая была в рукописи представлена Императору и произвела желанное действие: Государь потребовал к себе автора, принял его милостиво и снова дозволил ему вход за кавалергардов.

Все многочисленные служебные неприятности, неудачи и столкновения доводили Державина, как мы видели, почти до отчаяния, до готовности не только бросить службу, но даже покинуть отечество. Но зато его самоотверженная, смелая и настойчивая борьба за правду и справедливость создала ему такую прочную и лестную репутацию в обществе, что честные люди беспрестанно избирали его в совестные или третейские судьи и поручали ему опеки; особенно часто такая почетная роль выпадала ему в царствование Императора Павла, так что за весь краткий период этого царствования посредничеством Державина решено было до ста дел. В числе лиц, удостаивавших его своим доверием, встречаются имена высокопоставленных особ: графини Мусиной-Пушкиной-Брюс, И. И. Шувалова, гр. Григория Ивановича Чернышева, гр. М. Ф. Апраксина, гр. Ф. Григ. Орлова, Соллогуба, сыновей Л. А. Нарышкина и друт. Державин по справедливости гордился таким общественным доверием. «Вот что более всего меня утешает», говорил он незадолго до смерти: «я окончил миром с лишком двадцать важных запутанных тяжб: мое посредничество прекратило не одну многолетнюю вражду между родственниками» (В. И. Панаев: «Воспоминания». Братчина, СПб. 1859, 125).

413652_600

Мариенталь во времена Павла (панно С. Ф. Щедрина)

Награжденный в июле 1800 г. за успешную командировку в Белоруссию чином действ. тайн. сов. и почетным командорским крестом св. Иоанна Иерусалимского, Державин, в августе того же года, вновь был назначен президентом коммерц-коллегии. Должность эта при Императоре Павле была второстепенною: выше президента коммерц-коллегии стоял министр коммерции, каковым в данное время был кн. Г. П. Гагарин. Таким образом, на новом своем месте Державин чувствовал себя лицом зависимым, лишенным всякой инициативы. По несдержанности и пылкости своего характера, он не удержался, чтобы не высказать этого генерал-прокурору Обольянинову. «Где же полная ко мне доверенность?» говорил он: «я не что иное, как рогожная чучела, которую будут набивать бумагами; а голова, руки и ноги, действующие коммерциею — князь Гагарин» (VI, Зап. 726). Может быть, этим неосторожным словам надо приписать некоторое неудовольствие Императора на Державина, выразившееся в том, что Государь сказал Обольянинову про Державина: «Он горяч, да и я; так мы, пожалуй, опять поссоримся; пусть доклады его ко мне идут через тебя» (Я. Грот, Жизнь Держ. 729). Через три месяца по назначении президентом коммерц-коллегии, Державин, 22 ноября 1800 г., назначен был государственным казначеем, на место уволенного в отставку А. И. Васильева. Вместе с тем, в том же месяце и почти в тех же числах, он был назначен членом Советов — Смольного и Екатерининского институтов (20 ноября), членом Императорского Совета (23 ноября), переведен из межевого департамента сената в первый (25 ноября) и, наконец, 27 ноября ему пожаловано 6000 p. столовых ежегодно.

При Александре I

При воцарении Императора Александра I-го государственным казначеем снова назначен был Васильев, а Державину велено было только присутствовать в сенате. Но Державин, состоявший членом предыдущего Совета, не был включен в число членов Государственного Совета, сделавшись, в данном случае, жертвою борьбы партий, как он сам говорит в своих записках. Вообще, в первое время по воцарении Императора Александра I, положение Державина поколебалось: очевидно, противники его, которых у него было немало, не дремали. Это видно из попытки набросить тень на его действия по опекаемым им имениям. 21 мая 1801 г. состоялся Высочайший указ об опекунах и попечителях, в котором, между прочим, было сказано, что опеки и попечительства выходят из пределов своей обязанности, присваивают себе власть судебных мест и, самовольно решая силу обязательств, удовлетворяют их или отвергают по частным своим побуждениям. Вследствие этого, опекунам и попечителям повелевалось немедленно дать правительству отчет о всех своих распоряжениях по вверенным им имениям. Очевидно, в связи с этим общим указом состоялись какие-то распоряжения, лично касавшиеся Державина. Это побудило его прибегнуть к всегдашнему своему средству: к прямому личному объяснению с Государем.

Не заняв, в первое время нового царствования, никаких новых видных должностей и даже лишившись некоторых из тех, которые он занимал в предшествовавшее царствование, Державин продолжал принимать деятельное участие в решении разных правительственных вопросов, как-то: в предоставлении всех каспийских рыбных ловель в общее пользование, в составлении проекта правил о содержании Крымских соляных озер; ему же принадлежит составление печатных указов по должности губернаторов, по выборам дворянства, по разноречащим предписаниям сената и т. п.

Кроме этих, так сказать, мелких занятий, возложенных на Державина, новый царь давал ему и более трудные и важные поручения. 23 ноября 1801 года Государь, призвав его к себе, поручил ему произвести на месте следствие о противозаконных поступках и злоупотреблениях калужского губернатора Лопухина, находившегося в родстве со светлейшим князем Лопухиным и вообще имевшего большие и сильные связи при дворе. Доверие Императора к Державину простиралось так далеко, что когда от губернатора Лопухина поступила к Государю жалоба на Державина, то Государь препроводил ее к последнему с такими многознаменательными в собственноручном рескрипте словами: «здесь также прилагаю просьбу губернатора на вас, чего бы мне и не должно было делать, но зная вашу честность, и что у вас личностей нет, я уверен, что оное не послужит ни к какой перемене в вашем поведении с Лопухиным» (Соч. V?, 133).

Другим важным поручением Державину было поручение составить проект преобразования сената. До сих пор сенат находился в чрезвычайно приниженном состоянии и вполне зависел от произвола генерал-прокурора. Когда, вскоре по воцарении Императора Александра I, генерал-прокурор Беклешов позволил себе скрыть пред Государем особое мнение Державина по одному делу, оскорбленный Державин, испросив аудиенцию, лично принес на это жалобу Императору, причем смело сказал: «Ежели генерал-прокурор будет так самовластно поступать, то нечего сенаторам делать, и я всеподданнейше прошу меня от службы уволить». Благодарность свою за составленный Державиным проект, который был принят в соображение при преобразовании сената, Государь выразил пожалованием ему при коронации ордена св. Александра Невского.

8 сентября 1802 года обнародован был указ об учреждении министерств, и Державин назначен был министром юстиции. В этом назначении биограф Державина, Я. К. Грот, справедливо видит самостоятельное проявление воли Государя, так как и молодые сотрудники нового Императора, и многие из старых «сослуживцев» Державина, особенно гр. Завадовский, Трощинский и гр. А. Р. Воронцов, были его противниками. Когда в конце 1801 года открылась вакансия директора банка и Государь, в числе кандидатов, назвал Державина, то молодые члены неофициального комитета отклонили этот выбор, под предлогом, что Державин, при всем своем уме, принадлежит к разряду людей, путающих дела.

Neglasnyiy-komitet-317615_600

О. А. Леонов. Негласный комитет ( в центре В.П. Кочубей)

Со своей стороны, и Державин не питал ни расположения, ни доверия к новым советникам Государя, про которых в записках своих говорит, что с самого начала нового правления «избранными в совет членами доведено стало государство до близкой в 1812 году погибели. Началось неуважение законов и самые беспорядки в сенате; осуждая правление Императора Павла, зачали без разбора, так сказать, все коверкать, что им ни сделано». В желчных жалобах Державина нельзя не видеть голоса состарившегося, хотя и опытного дельца, не хотевшего понять, что указываемые им беспорядки проистекали не столько от неправильной постановки дела, сколько от естественной и неизбежной неопределенности и путаницы в производстве дел при переходе от старого порядка к новому. На министерском посту Державин, по обыкновению своему, обнаружил изумительную деятельность.

Между прочим, он первый ввел в своем министерстве консультации министра с обер-прокурорами в важных и затруднительных случаях, — мероприятие, о котором И. В. Лопухин отозвался, что оно делает ему честь.

Между тем, он успел возбудить вражду против себя со стороны своих новых сотоварищей — министров, требуя от них, по званию генерал-прокурора, правильной отчетности. Другим поводом к враждебным отношениям между Державиным и его сослуживцами послужило дело о сроках военной службы дворянства. Военный министр Вязмитинов донес Государю, что унтер-офицеры из дворян, и особенно из поляков, никак не хотят служить, всячески отбывая от службы; едва успеют вступить в оную, то уже просятся в отставку. Положено было, чтобы, на основании грамоты о вольности дворянства и жалованной грамоты 1785 г., дворян, недослуживших до обер-офицерского чина, прежде 12 лет службы их, в отставку не увольнять. Высочайший указ об этом (5 декабря 1802 г.) прошел в общем собрании сената без всякого замечания и отослан был в военную коллегию для исполнения. Прошло после этого дней девять, как вдруг один из сенаторов, гр. Северин Потоцкий нашел, что этим постановлением унижено русское дворянство, и поэтому вздумал воспользоваться недавно дарованным сенату правом входить к Государю с представлением в случаях, когда какой-либо указ окажется сопряженным «с великими неудобствами в исполнении». Сенат принял сторону гр. Потоцкого и решил воспользоваться дарованным ему правом, чтобы ходатайствовать об отмене только что вышедшего распоряжения. Поднятый гр. Потоцким вопрос сильно взволновал общество не только в Петербурге, но и в Москве, где, по словам Державина, «знатное и, можно сказать, глупое дворянство приняло (мнение гр. Потоцкого) с восхищением, так что в многолюдных собраниях клали его на голову и пили здоровье гр. Потоцкого, почитая его покровителем Российского дворянства и защитником от угнетения» (VI, Зап. 790). Из-за этого мнения гр. Потоцкого у Державина произошло очень крупное столкновение с сенатом.

Parad-maxresdefault

Парад на дворцовой площади. 1810-е.

Хотя в деле гр. Потоцкого и сената Государь принял сторону Державина, но «с тех пор не примечал Державин в Государе прежнего к себе уважения, однако же не видал и недоверчивости» (VI, Зап. 796).

Что Державин не совсем ошибался, заподозрев в действиях гр. Потоцкого польскую интригу, доказывается новым спорным вопросом, возникшим вследствие предложения министра внутренних дел Кочубея «дозволить иезуитам вводить католическую веру и даже преклонять в оную через миссионеров магометанские и идолопоклоннические народы, обитающие в Астраханской, Оренбургской и Сибирских губерниях. Державин возразил на это, «что довольно терпимости вер, какова оная существует теперь в империи, а делать католическую господствующею неприлично достоинству империи, что может потрясти дух народа и произвести со временем мятежи и возмущения, каковы были во Франции и в немецкой земле; но лучше бы приложить старание о посылке миссионеров к иноверным, идолопоклонническим и магометанским народам, дабы их привесть в религию греческого исповедания, как делал царь Иван Васильевич, и приучить их к хлебопашеству и прочим обычаям и нравам коренных русских подданных, что бы умножило силу и твердость империи» (VI, Зап. 782). Кончилось тем, что предложение Кочубея не было принято.

Мы говорили уже, что Державину часто приходилось бывать третейским судьею, и он справедливо ставил себе в заслугу свою деятельность беспристрастного примирителя. Понятно, что он приобрел в подобных делах большую опытность, которой и пожелал воспользоваться на пользу общую. В мае 1801 года он представил Государю правила третейского совестного суда, над которыми трудился много лет, советуясь с приятелями и опытными юристами. Правила эти так понравились Государю, что, выслушав их, он «вскочил с восторгом со стула и сказал: «Гаврил Романович! Я очень доволен, это весьма важное дело»; даже побожился, что он те правила введет в употребление» (VI, Зап. 796), но проект Державина все-таки не был утвержден. При некоторых недостатках, проект этот замечателен тем, что в нем вводилось начало гласности в суде.

Консерватизм Державина, ясный уже из его борьбы с либеральным направлением нового царствования, особенно резко выразился в вопросе об освобождении крестьян, возникшем по поводу закона о вольных хлебопашцах (20 февр. 1803 г.). При обсуждении этого вопроса в Государственном совете Державин высказал, «что хотя, по древним законам права владельцев на рабство крестьян нет, но политические виды, укрепив крестьян земле, тем самым ввели рабство в обычай. Обычай сей, утвержденный временем, соделался столько священным, что прикоснуться к нему без вредных последствий великая потребна осторожность» (Я. Грот: Жизнь Держ. 823). В записках же своих он прямо говорит, что от освобождения крестьян «в нынешнем состоянии народного просвещения не выйдет из того никакого блага государственного, а напротив того вред, что чернь обратит свободу в своевольство и наделает много бед» (Соч. VI, Зап. 816). В своей ревности он так далеко простер противодействие свое воле Императора и постановлениям сената в этом вопросе, что Государь вынужден был позвать его к себе и заметить ему: «Как вы, Гаврила Романович, против моих указов идете в сенате и критикуете их; вместо того ваша должность подкреплять их и наблюдать о непременном исполнении».(V?, Зап. 816). Таким образом, Державин сам попал в положение оппонента верховной власти, в котором так горячо упрекал гр. Потоцкого и сенат в вопросе о сроках службы дворян. В оправдание его необходимо, однако, сказать, что его свободолюбивая душа не могла защищать сам принцип рабства, и он вступил в борьбу только потому, что считал вопрос об освобождении крестьян несвоевременным и предлагавшиеся для того способы не достигающими цели. Не прошло и года после издания указа о вольных хлебопашцах, как Державин, уже находившийся в отставке, написал завещание, в котором выражал желание, чтобы все его крепостные люди и крестьяне, на основании указа 1803 г., обращены были в свободные хлебопашцы. Правда, что в другой, позднейшей редакции его духовного завещания этой статьи нет, но это нисколько не изменяет смысла его решения.

Г.Р.Державин 410647_600

C. Тончи. Портрет Г. Р. Державина, 1801. ГТГ.

Записка Державина о евреях

Не менее замечательна деятельность Державина по еврейскому вопросу, возникшему по поводу командировки Державина в Белоруссию еще при Императоре Павле I (в 1800 г.). Целью командировки было, с одной стороны, принять меры против открывшегося там голода, а с другой «исследовать поведение евреев, не изнуряют ли они поселян в пропитании их обманами, и искать средств, чтоб они, без отягощения последних, сами трудом своим пропитывать себя могли» (VI, Зап. 722). Во исполнение этого последнего поручения Державин составил замечательную записку, озаглавленную: «Мнение сенатора Державина об отвращении в Белоруссии недостатка хлебного обузданием корыстных промыслов евреев, о их преобразовании и о прочем».

Изучив вопрос о евреях по разным сочинениям и личным наблюдениям, он пришел к следующему выводу: «По таковым древним и новым о жидах примечаниям и разным о них мнениям, нахожу я школы их ни что иное, как гнезда суеверств и ненависти к христианам; кагалы опасный status in statu, которых благоустроенное политическое тело терпеть не долженствует; денежные сборы более к угнетению их народа, нежели к пользе служат, и по собственному их хвастовству, вино у корчмарей для простого народа, а деньги у кагальных для прочих, суть такие мечи, против которых редко кто устоит. Хазаки — коварный вымысел для содержания в единых их руках всех откупов и аренд, есть род самой вернейшей монополии. Херимы — непроницаемый, святотатственный покров самых ужасных злодеяний, ко вреду общему и частному совершаемых. Коледы — искусный грабеж, под видом приязни и дружеского посещения. Аренды, корчмы, факторства, торговля и все прочие вышеописанные их установления и деяния ни что иное суть, как тонкие вымыслы, под видом прибылей и услуг ближним истощать их имущество. Словом, ежели вообще их нравы и поступки одобрить не можно, то нельзя правильного сделать заключения, чтоб евреи, в нынешнем их положении, были добрые люди, а потому и добрыми подданными почтены быть не могут, ибо известно, что единственно благонравный образ мыслей производит гражданские добродетели. A притом, как большая часть из них не имеют даже своих домов и могут переходить, при всяком случае, с места на место и в другие государства, нося все свои имущества с собою, то и не можно признать их собственно принадлежащими Российскому государству. Многочисленность же их в Белоруссии, кроме вышеописанных вредных их качеств, по единой только уже несоразмерности с хлебопашцами, совершенно для страны сей тягостна. Между многими вышеописанными в первой части причинами, она есть единственно из главнейших, которая производит в сем краю недостаток в хлебе и в прочих съестных припасах. В рассуждении чeгo, чтоб исполнить волю Государя Императора и отвратить на будущие времена скудость в Белоруссии хлеба, с одной стороны обузданием жидовских промыслов, а с другой некоторым освобождением от них сего края, ведет само собою необходимые последствия: что должно от их связи освободить Белоруссию и притом без нанесения кому-либо вреда в интересах; уменьшить их число и облегчить тем продовольствие коренных ее обитателей, а оставшимся из них дать лучшие и безобиднейшие для других способы к их содержанию, как равно и переселившимся в другие места; узнать верное число их и поместить в классы, пристойные благоустроенному государству; привесть их под единственное управление самодержавной власти, а для того ослабить их фанатизм и нечувствительным образом приближать к прямому просвещению, не отступая, однако, ни в чем от правил терпимости различных вер; вообще, истребив в них ненависть к иноверным народам, уничтожить коварные вымыслы к похищению чужого добра; пресечь праздность и тунеядство; словом, устроить их политически и нравственно, подобно просвещенным народам».

Записка Державина передана была, по повелению Императора Павла, на обсуждение сената, а по учреждении министерств при Александре I учрежден был для рассмотрения еврейского вопроса особый комитет, с участием еврейских депутатов от всех губернских кагалов. Когда весть о взглядах Державина на еврейский вопрос по предлагаемым им мерам разнеслась между евреями, немедленно по всем кагалам приняты были самые решительные меры противодействия, собраны для подкупа громадные суммы, самому Державину обещано было евреями от 100 до 200 тысяч за согласие не противиться благоприятному для евреев мнению остальных членов комитета, о чем Державин довел до сведения Государя; по всем кагалам на Державина наложен был херем, или проклятие, и постановлено было всячески стараться о смещении ненавистного евреям генерал-прокурора, а если это невозможно, то хоть извести его, на что дано было сроку до трех лет. — Вследствие возникшего в комитете разногласия, вопрос этот остался в министерстве Державина нерешенным. (Соч., VI, Зап., 799—802). На рассмотрение еврейского комитета передано было еще другое дело, относившееся к польскому населению западного края, именно дело о панцирных боярах, между которыми много было безземельных, живших на владельческих землях и плативших оброк владельцам. Считая их, во время выборов на сеймах, послушным орудием землевладельцев, Державин подал проект о выселении их в южные губернии. Он считал эту меру очень важною с политической точки зрения, и последствия оправдали прозорливость Державина: при нашествии французов из этого класса людей формировались полки, которые литовские магнаты выставили для Наполеона.

Между тем, разногласия Державина с Государем делались все чаще и чаще; бывали случаи, когда, как рассказывает Державин в своих записках, он отказывался контрасигнировать высочайшие указы (Соч., VI, Зап. 810). Отношения к нему Государя делались все холоднее, и, наконец, в октябре 1803 года, Государь прислал ему рескрипт, в котором, похвалив его за отправление должности, объявил, что для пресечения жалоб на неисправность его канцелярии просит его очистить пост министра юстиции, а остаться только присутствующем в сенате и совете. Когда, при личном объяснении с Государем по поводу этого рескрипта, он спросил Государя, в чем он перед ним провинился, Государь «ничего не мог сказать к обвинению его, как только: ты очень ревностно служишь. Испросив награды своим подчиненным, Державин расстался с Государем. Стороной ему давали понять, что «ежели он пришлет уничижительное прошение о увольнении его от должности юстиц-министра по ее трудности и останется в сенате и совете, то оставлено будет ему все министерское жалованье, 16000 руб., и в вознаграждение за труды дается Андреевская лента». (Там же, 822). Но Державин, чувствуя себя оскорбленным, отказался от этих милостей и подал по форме прошение об увольнении его вовсе от службы. 7-го октября 1803 г. вышел Высочайший указ об увольнении Державина от всех дел, с оставлением ему полного жалованья и 6000 р. столовых денег ежегодно. (Я. Грот: Жизнь Держ. 832).

Так закончилась деятельность Державина, как государственного человека. В течение всего его служебного поприща в нем постоянно виден смелый, решительный, настойчивый, прозорливый, предусмотрительный, до поразительности деятельный человек, смотрящий на службу, не как на средство к существованию и наживе, а как на исполнение своего нравственного долга, как на известный способ служения на пользу общую. Отсюда и проистекало его ничем не побежденное стремление соблюдать во всем закон, правду и справедливость. На губернаторских постах он является не только ревностным администратором, но и просвещенным начальником, старавшимся вносить свет образования в местную среду. Достигши высших государственных должностей, он обнаружил широкий государственный ум, ясно понимая истинные интересы отечества и ревниво их оберегая. В. Ратч, в сочинении своем: «Сведения о польском мятеже», считает даже, что отставка Державина была последствием борьбы русской и польской партий и решительной победы последней. «Державин остановил миссионерство иезуитов и пропаганду латинства в империи», говорит Ратч, «содействовал к задержанию попытки помилованных польских мятежников — за службу, заменявшую штраф, быть награжденными чином, отстоял права самодержавной власти против первой попытки Потоцкого ввести в самодержавную Россию чуждые обычаи речи Посполитой, поднял вопрос о евреях, противный панским выгодам, и, наконец, поднял вопрос о выселении безземельной шляхты из Западного края. Державин ясно показал польской партии, что, проникая ее замыслы, он стоит против них самым бдительным стражем. Польские магнаты видели всю необходимость от него избавиться, и они скоро достигли цели». Биограф Державина, Я. К. Грот, приведя это место из сочинения В. Ратча, говорит: «Действительно, нет никакого сомнения, что польская интрига главным образом способствовала к окончательной опале Державина» (Жизнь Держ. 833), но справедливо прибавляет к этому, что «хотя он большею частью и прав был в своих взглядах и требованиях, но своими слишком резкими приемами, неловкостями и заносчивостью портил дело и давал врагам оружие против себя».

Пушкин перед Державиным 411032_600

Экзамен в Императорском лицее. И. Е. Репин. Царскосельский Лицей (Всероссийский музей А. С. Пушкина), Санкт-Петербург.

В отставке поселился в своём имении Званка в Новгородской губернии. В последние годы своей жизни занимался литературной деятельностью. Помимо большого количества стихов, Державин писал драмы, занимался переводами, создал интереснейшие «Записки» о времени Екатерины II. Державин был одним из создателей лит. общества «Беседа любителей русского слова», выступавшего с точки зрения классицизма против реформ в языке, предпринятых Н.М. Карамзиным. В 1815 году Державин присутствовал на лицейском экзамене, где пришел в восторг, услышав стихи А.С. Пушкина. Державин скончался в 1816 году в своём доме в имении Званка.

7327

Портрет поэта Гаврилы Романовича Державина. 1780г.  Автор не указан

123071184_Smirnovsky_Ivan__Portrait_of_Gavrila_Derzhavin (1)

Иван Смирновский. Портрет Гавриилa Романовичa Державина (1766-1826). 1790-е гг., холст, масло, 69.5 х 56 см. Государственный Эрмитаж 

GR_Derzhavin

Г. Р. Державин (Гравюра Ф. П. Бореля)

boro069_catpage

Портрет поэта Гавриила Романовича Державина. Владимир Лукич Боровиковский. Конец 1794 г. — начало 1795 г., Картон, гуашь. Государственная Третьяковская галерея

державин123071295_70442_big_1364466511 (1)

Н. И. Аргунов. Портрет Гавриилa Романовичa Державина (1766-1826).1800-1801 г., холст, масло, 61 x 50 cм. Государственная Третьяковская галерея, Москва 

 

Derzhavin_by_Borovikovsky_(1811,_Pushkin_museum)

В.Л.Боровиковский. Портрет Г.Р.Державина. 1811 г. Всероссийский музей А.С.Пушкина.

Лит.: Коровин В. Л. Державин Гавриил Романович // Православная энциклопедия. Том XIV. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2007. — С. 432–435. — 752 с.
Овчинников Р.В., Большаков Л.Н. Вел следствие над пугачевцами (Оренбургская энциклопедия).
Сухарева О.В. При Екатерине и при Павле (Материалы кн.: Сухарева О.В. Кто был кто в России от Петра I до Павла I, Москва, 2005).
Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. Москва, 1997 г.
Ф. Витберг.Гаврила Романович Державин // Большая биографическая энциклопедия