Авраамий Павлович Завенягин (1901-1956) — член партии с нроября 1917 г., генерал-лейтенант (1945, МВД). С янв. 1933 директор металлургического завода имени Ф.Э. Дзержинского (Днепродзержинск). С авг. 1933 директор Магнитогорского металлургического комбината. С 1937 1-й зам. наркома тяжелой промышленности СССР. С марта 1938 директор Норильского горно-металлургического комбината (НГМК), 28.03.1941 — 20.08.1951 зам. наркома (министра) внутренних дел СССР. В 1945-53 зам. нач. 1-го Главного управления при СНК (Совете министров) СССР, которое занималось исследованиями и созданием в СССР ядерного оружия. После смерти И.В. Сталина в июне 1953 все «ядерные» дела переданы в Министерство среднего машиностроения, а сам Завенягин переведен на пост зам. министра. С 28.2.1955 министр среднего машиностроения СССР и зам. пред. Совета министров СССР по «оборонке». Руководил главными предприятиями советской оборонной промышленности. По официальной версии умер — от сердечного приступа, по неофициальной — от лучевой болезни.
Родился в семье Павла Устиновича и Пелагеи Владимировны Завенягиных на станции Узловая. Русский. Отец работал машинистом паровоза на железной дороге. Мать — из крестьян. В 1912 году поступил в Скопинское реальное училище, которое окончил в 1919 году.
Член ВКП(б) с ноября 1917 года. В 1919—1920 годах — комиссар политотдела дивизии РККА. С 1920 года на партийной работе на Украине. В 1921—1923 годах — секретарь Юзовского окружного комитета ВКП(б). С 1923 по 1930 год учился в Московской горной академии по специальности доменщика и одновременно был там проректором по административным и хозяйственным вопросам.
Первый ректор Московского института стали и сплавов (МИСиС) в 1930 году, в 1930—1931 годах возглавлял Институт по проектированию металлургических заводов (Гипромез) в Ленинграде, затем работал в аппарате НКТП, в январе-августе 1933 года руководил металлургическим заводом в Каменском.
В 1933—1937 годах — директор Магнитогорского металлургического комбината. После непродолжительной работы заместителем наркома тяжёлой промышленности, в 1938 году Завенягин возглавил начатое в 1935 году строительство Норильского горно-металлургического комбината (Норильлаг), на котором сначала работали 8 тысяч заключённых, а к концу 1939 года — свыше 19 тысяч. Первая промышленная плавка будущего НГМК состоялась 6 марта 1939 года. Завенягин был сторонником размещения полного металлургического цикла в Норильске, тогда как проект заводов ограничивал технологический цикл только выплавкой файнштейна. 29 апреля 1942 года Норильск дал первый металлический никель.
С марта 1941 по август 1946 года Завенягин — заместитель наркома внутренних дел, с 1946 года — заместитель министра внутренних дел, осуществлявший общее руководство промышленно-строительными структурами НКВД: Главным управлением лагерей горно-металлургических предприятий (в его состав входило Специальное металлургическое управление, в последующем 9-е управление МВД), Главным управлением лагерей гидростроя (Главгидрострой), Главным управлением лагерей промышленного строительства (Главпромстрой — крупнейшее строительное подразделение СССР), Дальстроем и тому подобные.
С 9 июля 1941 года —- старший майор госбезопасности, с 14 февраля 1943 года — комиссар госбезопасности 3-го ранга, с 9 июля 1945 года — генерал-лейтенант.
В 1945—1953 Завенягин — один из главных руководителей советского атомного проекта (член Специального комитета при СНК СССР, первый зам. начальника Первого Главного управления при СНК СССР, начальник Управления специальных институтов — реорганизованное Девятое управление МВД СССР). В зону ответственности Завенягина входил весь цикл производства ядерного топлива и зарядов, от руды до производимого в промышленных реакторах плутония. По воспоминаниям А. П. Александрова, Завенягин вошёл в состав уранового проекта в 1943 году; в сферу его ответственности входил институт Гиредмет, где в лаборатории З. В. Ершовой в декабре 1944 года впервые в СССР был получен металлический уран.
8 декабря 1944 года постановлением ГКО № 7102 сс/ов, форсировавшим геологоразведочные работы по урану, Завенягин был назначен ответственным за поиск урана в СССР и на оккупированных территориях; для реализации поиска было развёрнуто Девятое управление НКВД.
До этого добычей урановой руды в СССР занимались Наркомцветмет (П. Ф. Ломако) и Наркомчермет (И. Ф. Тевосян), у которых А. В. Завенягин принимал производства в декабре 1944 года. Этим же постановлением он был назначен ответственным за вопросы горно-обогатительного уранового комплекса страны. Он руководил строительством заводов в районе добычи полезных ископаемых.
После выхода Распоряжения ГКО СССР от 20 августа 1945 года № 9887сс/ов «О специальном комитете [по использованию атомной энергии] при ГКО» Завенягин был ответственным за несколько направлений работ:
Вошёл в состав специального комитета и имел голос в решении всех вопросов, находящиеся в ведении комитета. Вошёл в состав технического совета специального комитета, который занимался вопросами научных исследований и научных установок. С момента образования (20 августа 1945 года) Первого главного управления А. П. Завенягин был первым заместителем руководителя, курировал работу спецконтингента.
После постановки задач Инженерно-технического совета Специального комитета А. П. Завенягин вошёл и в его состав и отвечал за большое количество вопросов. Основным направлением его деятельности было горное дело, он был руководителем пятой секции по проектированию и сооружению горно-металлургических предприятий, конструированию и изготовлению оборудования для них.
Другим важным направлением работы было решение кадровых вопросов: по распоряжению Л. П. Берии М. Г. Первухин, В. А. Малышев, Б. Л. Ванников и А. П. Завенягин комплектовали научными и инженерными кадрами секции совета, подбирали экспертов для решения отдельных вопросов. Кроме этого он участвовал в выборе мест строительства заводов 813 (ПО «Маяк») и 817 (Уральский электрохимический комбинат). Под руководством Завенягина и Малышева выбирались площадки и строились заводы атомной промышленности — ПО «Маяк», Арзамас-16, Красноярск-26, Челябинск-70 и другие (в те годы — «номерные» заводы), а также Семипалатинский ядерный полигон.
В 1945 году А. П. Завенягин вошёл в состав комиссии под руководством члена Государственного комитета обороны А. И. Микояна: председатель Госплана СССР Н. А. Вознесенский, нарком электропромышленности СССР И. Г. Кабанов, руководитель ПГУ Б. Л. Ванников, А. П. Завенягин, заместитель председателя Госплана СССР Н. А. Борисов. Комиссии было поручено курировать обеспечение ногинского завода № 12 (современное ОАО «Машиностроительный завод», Электросталь) оборудованием для плавки урановой руды. Этот завод был обеспечен вакуумными высокочастотными электропечами советского производства, за счёт вывоза из Германии и закупки по импорту, в этих печах выплавлялись урановые стержни для реактора Ф-1. Организовывал строительство лаборатории А и лаборатории Г и занимался кадровыми вопросами.
В 1945 году штаб Завенягина провёл операцию по поиску и вывозу в СССР германских специалистов — металлургов, химиков и физиков: Николаус Риль, Манфред фон Арденне, всего 70 человек в 1945 году и свыше 300 к 1948 году. Впоследствии именно Завенягин отвечал за работу «немецких» лабораторий. Одновременно по всей зоне советского контроля был организован поиск технологического оборудования, рудных запасов и уже добытых полуфабрикатов урана под управлением П. Я. Мешика и И. К. Кикоина. Всего к середине 1946 года было найдено 220 тонн соединений урана в пересчёте на чистый металл (собственные запасы урана в СССР всё ещё исчислялись единицами тонн).
В середине 1946 года разведку только в СССР вели 320 геологических партий. В результате, кроме уже известного Табошарского месторождения, была начата разработка соединений урана в Криворожском бассейне, Эстонии, Забайкалье. В Чехии была возобновлена добыча на Яхимовских рудниках, в Саксонии начата разработка на рудниках будущего SDAG Wismut.
В июне и июле 1948 года Завенягин вместе с Курчатовым руководил ликвидацией двух аварий на первом отечественном промышленном реакторе А-1, длительное время находился в центральном (реакторном) зале и облучился.
Летом 1949 года на КБ-11, в присутствии Завенягина, были изготовлены плутониевые полусферы первой в СССР ядерной бомбы. 19 августа 1949 года Завенягин был назначен ответственным за доставку изделия «РДС» из КБ-11 на Семипалатинский полигон и за окончательную сборку изделия. В ночь на 29 августа в его присутствии в центральную часть бомбы был установлен поршень нейтронного инициатора. Вскоре после испытания А. П. Завенягин выехал на автомобиле к центру взрыва, где машина застряла в образовавшейся после взрыва пыли, и назад пришлось возвращаться пешком, при этом была получена большая доза радиоактивного облучения.
За вклад в атомный проект указом от 29 октября 1949 года А. П. Завенягину было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
В 1950-е годы Завенягин постепенно отошёл от администрирования промышленности, переключаясь на координацию прикладных и фундаментальных исследований. Завенягин санкционировал проектирование и постройку первой в мире АЭС (1950), участвовал в начальных этапах строительства атомного флота.
Наиболее важным оказался его вклад в выбор подходов к проектированию ядерных реакторов, в то время бывшему полем раздоров между конкурирующими группами учёных (Н. А. Доллежаль, А. П. Александров и другие).
После расстрела Л. П. Берии и арестов его ближайших сотрудников летом 1953 года Завенягин, знакомый с Н. С. Хрущёвым ещё с двадцатых годов, удержался на своём посту и при реорганизации отрасли в Министерство среднего машиностроения СССР стал вначале первым заместителем министра (В. А. Малышева), а в феврале 1955 года — министром.
За исключительные заслуги в развитии новых отраслей промышленности (за участие в создании водородной бомбы) 4 января 1954 года А. П. Завенягин награждён второй золотой медалью «Серп и Молот».
Страдал общим атеросклерозом. Скоропостижно умер вскоре после декабрьского пленума ЦК КПСС, в ночь на 31 декабря 1956 года от «паралича сердца, развившегося в результате тромбоза левой венечной артерии» (по неофициальным источникам — от лучевой болезни). Был кремирован, урна с прахом помещёна в Кремлёвской стене на Красной площади в Москве.
ГЕРОЙСКАЯ ЖИЗНЬ АВРААМИЯ ЗАВЕНЯГИНА
Жизнь Авраамия Завенягина воплотилась в три главных символа сталинской эпохи — Магнитка, лагеря, атомная бомба. Судьбу Завенягина во многом определила встреча с главой Всесоюзного совета народного хозяйства (ВСНХ) Серго Орджоникидзе в 1930 году. На счету Орджоникидзе были и борьба с Деникиным, и установление советской власти в Закавказье, и расказачивание. Но вместе с тем Серго относился к числу революционеров-романтиков, искренне веривших в построение прекрасного нового мира и оценивавших людей по их готовности строить этот новый мир. Поэтому развернувшиеся репрессии против «классово чуждых» специалистов вызывали его резкое неприятие.
Авраамий Завенягин стал для Орджоникидзе счастливой находкой: молодой, с безупречным социальным происхождением, умный, образованный — выпускник Горной академии, ученик академика Ивана Михайловича Губкина, знаменитого нефтяника, но еще и главного исследователя Курской магнитной аномалии. Серго пристроил Завенягина в проектный институт Гипромез, но это было лишь временное назначение.
В 1932 году Орджоникидзе приехал инспектировать строительство Магнитогорского металлургического комбината, и увиденное ему очень не понравилось. Мало того что стройка сильно отставала от графика, еще и бесхозяйственность была налицо. При годовом объеме работ в 200 млн рублей на строительной площадке лежало оборудования и материала на 108 млн. В результате директор Магнитки Мышков лишился должности, а его место занял тридцатидвухлетний Авраамий Завенягин.
Новый директор быстро понял основную проблему — комбинат нуждался в радикальном расширении сырьевой базы, рудника. Завенягин решил организовать добычу руды открытым способом. В отечественной практике такой подход был новым, поэтому требовался специалист, который сможет воплотить его в жизнь. Таким человеком был профессор Борис Боголюбов, крупнейший в стране знаток рудного дела, в свое время руководивший проектированием Магнитогорского рудника. Но Боголюбов еще в 1931 году был арестован как вредитель и приговорен к десяти годам ссылки. Завенягин через Орджоникидзе добился его освобождения.
Вскоре Боголюбов приехал на Магнитку. Пока профессору подыскивали жилье, Завенягин поселил его в своей квартире. Начальник магнитогорского НКВД капитан Придорогин по этому поводу сделал директору комбината замечание: нельзя селить у себя врага народа. Реакция была неожиданной — Завенягин потребовал улучшить питание политзаключенным, работающим на строительстве (на Магнитострое трудилось более 32 тыс. осужденных по 58-й статье и еще около 50 тыс. спецпереселенцев, раскулаченных крестьян). «Мне нужна рабочая сила, а не дохляки! Чем лучше мы будем их кормить, тем больше получим выгоды!» — заявил он, проигнорировав замечание по поводу опального профессора.
Боголюбов полностью оправдал ожидания Завенягина. В 1936 году рудник Магнитки выдал 5,5 млн тонн готовой руды, в то время как, например, вся железорудная промышленность Германии дала 4,7 млн тонн. В том же году Магнитогорский комбинат выплавил чугуна больше, чем Италия и Канада вместе взятые. В 1937 году производство ММК выросло по сравнению с дозавенягинским периодом в полтора-два раза (по разным видам продукции). «Правда, в США на обслуживании печи, подобной магнитогорской, занято только 128 человек, на нашем же заводе на каждой печи работает свыше 200 человек, — сокрушался Завенягин. — Эти цифры свидетельствуют о больших резервах повышения производительности труда».
Что значила для страны продукция Магнитки, объяснил во время приезда на Магнитострой в 1934 году Серго Орджоникидзе: «В прошлом году мы выписали из-за границы черного металлопроката на 60 миллионов рублей золотом, в этом году мы также ввозим прокат из-за границы на сумму около 40 миллионов рублей. Немало хлеба и мяса нужно вывезти из страны, чтобы заплатить за металл и требующиеся нам машины. А если мы поднажмем и скорее пустим стан-500, то сможем значительно меньше выписывать металла из-за границы. Это значит, что мы будем вывозить меньше товаров и продуктов, в которых у нас в стране ощущается недостаток».Авраамий Павлович Завенягин (кадр из д/ф
В тот приезд Орджоникидзе распорядился «ввиду совершенно недопустимого, безобразного состояния детских яслей и садов» переподчинить комбинату все детские учреждения, обслуживающие детей рабочих комбината, а также приказал развернуть строительство новых яслей и детских садов. И хорошего жилья для рабочих. «Мы строили бараки, но теперь надо создавать более или менее сносные бытовые условия, — заявил Орджоникидзе. — Надо построить такие дома, чтобы рабочие чувствовали себя дома хозяевами страны».
Завенягин не возражал: распоряжения Орджоникидзе, направленные на строительство новой жизни для рабочих, полностью соответствовали его личным убеждениям. «Нам виделся новый чудесный город, — вспоминал он позже. — Мы говорили о том, что жилые дома социалистического города должны иметь привлекательный, жизнерадостный вид. Чтобы решить жилищную проблему, мы пошли и на строительство индивидуальных домов для рабочих. Металлурги, горняки, строители чрезвычайно охотно брали кредиты и строили дома с приусадебными участками. Мы положили начало магнитогорскому садоводству и огородничеству. Когда мы бросили лозунг “Превратим Магнитку в цветущий сад!”, кое-кто посмеивался, считал это маниловщиной. А я взял и разбил около своего дома садик — посадил яблони, вишни, развел цветы. Мой сад на Магнитке был если не первым и единственным фруктовым садом на Урале, то, во всяком случае, одним из весьма небольшого количества садов. Я не слыхал в те годы, чтобы где-то на Урале были фруктовые деревья».
Однако реальность все больше контрастировала с мечтами Завенягина. Весной 1936 года НКВД фабрикует дело «О деятельности диверсионной троцкистской организации на “Уралвагонстрое”, Уралвагонзаводе», в ходе которого было арестовано около двух тысяч человек, в том числе руководители стройки и завода. Сталин требует от Орджоникидзе выступить на февральско-мартовском (1937 года) пленуме ЦК ВКП(б) с докладом «Об уроках вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов». Орджоникидзе подготовил проект своего доклада, в котором практически не упоминалось вредительство в тяжелой промышленности, а упор делался на необходимость устранения имевшихся в работе недостатков. Незадолго до пленума Серго вызывает Завенягина в Москву, на должность заместителя наркома тяжелой промышленности.
17 февраля 1937 года Николай Бухарин случайно встречает Орджоникидзе на Красной площади, тот сообщает, что идет к Сталину, обсуждать доклад, подготовленный к пленуму. «Настроение у него было боевое», — отметил Бухарин. На следующий день, 18 февраля, Завенягин приезжает в Москву, звонит в наркомат, и ему сообщают, что Орджоникидзе умер от сердечного приступа.
Выступать на пленуме ЦК вместо Орджоникидзе приходится ему. «На Магнитке работал известный Марьясин, он строил коксохимический завод и построил его явно вредительски, — заявил Авраамий Павлович. — Для наивыгоднейшей передачи кокса коксовые печи надо было строить против доменных печей: первая батарея, вторая батарея, третья и четвертая батарея. Однако вредитель начал строить с восьмой батареи. И, таким образом, получилось, что доменные печи на одном конце, а коксовые батареи — на другом. Соединили то и другое временным транспортером длиной почти в километр. Этот транспортер стал очагом постоянных аварий, больших простоев коксовых и доменных печей, огромных потерь в производстве. Железнодорожные пути и кабели проложили времянками, вся земля осталась, агрегаты цеха оказались в канавах и котлованах. Нам пришлось потом на ходу эту землю вынимать и вывозить, кабели и пути перекладывать, что стоило чрезвычайно дорого».
Важный момент: бывший начальник магнитогорского «Коксохимстроя» Лазарь Марьясин в 1935 году был переведен в Нижний Тагил, где и стал одним из основных фигурантов «дела Уралвагонзавода». Его арестовали еще в апреле 1936 года, о чем Завенягин не мог не знать. Вероятно, понимал он и то, что Марьясина ждет расстрел, поэтому откровенно сваливал на него все проблемы Магнитки. Впрочем, вполне возможно, что Завенягин искренне считал Марьясина вредителем — слишком много сил потребовалось на исправление того, что наделал бывший глава «Коксохимстроя».
Впрочем, основной темой завенягинского доклада было не вредительство. «Технические показатели наших заводов стали весьма неплохими, но всем известно, что наши предприятия очень сильно отстают от лучших заграничных предприятий в отношении порядка на заводе, чистоты, содержания оборудования, количества ремонтов и так далее, — перечислял Авраамий Павлович. — У нас неблагополучно с себестоимостью: поступающие грузы не взвешиваются ни отправителем, ни получателем, идет взаимное надувательство, показывают лишние тонны… Цены составлены так, что в прошлом году затраты на сырье были больше, чем стоимость готовой продукции. В планировании выработался какой-то шаблон, и каждый год план начинается с того, что в шаблон заносятся цифры, как правило, совершенно некритические. И составленный таким образом план начинает действовать. Я давно работаю в промышленности, но анализа плана не видел ни разу. Между тем в наших планах оказывается немало диспропорций. Например, наши химические цеха месяцами стоят, недовырабатывают тысячи тонн удобрений, бензола, толуола и других продуктов из-за отсутствия серной кислоты. А все металлургические заводы воем воют из-за недостатка этих материалов».
Таким образом, еще в 1937 году Завенягин сформулировал основные проблемы планового хозяйства, которые в СССР так и не удалось решить до самого распада Советского Союза. Самое удивительное, что его доклад был одобрен пленумом ЦК, и Авраамий Павлович был утвержден в должности замнаркома тяжелой промышленности.
Но уже в марте 1938-го новый нарком Лазарь Каганович устраивает Завенягину проверку на лояльность, потребовав завизировать от имени наркомата согласие на арест академика Губкина по обвинению в разбазаривании государственных средств. Авраамий Павлович отреагировал нестандартно: он, нарушив субординацию, позвонил по вертушке Сталину и заступился за своего учителя. Губкина оставили в покое, но Каганович своему заместителю демарша не простил: «Дела сдать, на работу можете больше не выходить».
В течение недели Завенягин с женой каждую ночь ждали ареста, потом Авраамию Павловичу это надоело, и 22 марта 1938 года он написал письма Сталину и Молотову: «Вот уже неделя, как я сижу дома в ожидании решения вопроса о моей дальнейшей судьбе. Не буду говорить о том, насколько это тяжело. Если возможно, прошу ускорить решение. Я был бы рад работать в самых тяжелых условиях, я с интересом бы поработал в условиях Севера или Сибири многие годы».
Похоже, что это письмо строилось на точном расчете. Ведь по должности Завенягин не мог не знать, что проверка НКВД, проведенная в августе 1937 года, выявила катастрофическое положение дел на строительстве Норильского комбината: «…Деревообделочные и металлорежущие станки изъяты из ящиков и стоят под открытым небом, — отмечалось в отчете проверяющих. — Ценные грузы и механизмы хранятся вместе с кучей железного лома. Импортное оборудование обогатительной фабрики хранится в ящиках, которые не покрыты брезентом или навесом; в щели ящиков проникает дождевая вода. Ряд машин просто невозможно будет собрать из-за отсутствия деталей, которые при таком хранении будут утрачены или испорчены».
Видимо, Завенягин был уверен, что кроме него исправить ситуацию в Норильске просто некому (свои профессиональные и организаторские способности он оценивал без ложной скромности — его любимым изречением были слова поэта Баратынского: «Дарование есть поручение, и должно исполнить его, несмотря ни на какие препятствия»). Расчет оправдался — через несколько дней после отправки письма его вызвали на заседание Политбюро, где Молотов объявил: «Мы решили вас не добивать. Поедете в Норильск, проявите себя на новой работе».
8 апреля 1938 года нарком внутренних дел Николай Ежов подписал приказ № 840: «Начальником строительства Норильского комбината назначить Завенягина А. П.» Так Авраамий Павлович поменял не только место работы, но и «ведомственную принадлежность» — с этого дня и до смерти он будет носить форму чекиста.
Перед отъездом в Норильск у Завенягина был тяжелый разговор с семьей. Жену и четырнадцатилетнего сына Юлия он предупредил, что «если дела пойдут плохо», их могут арестовать и отправить в лагеря. Обращаясь к десятилетней дочери, добавил: «Я не хочу пугать тебя, Маша, но тебя в этом случае заберут в интернат. Ты должна быть готова к такому повороту событий. Впрочем, я надеюсь на лучшее и верю, что все еще у нас будет хорошо».
В Норильск, точнее, в лагерный поселок Норильск, он же Норильлаг, Завенягин приехал 27 апреля, и увиденное превзошло его худшие ожидания. «Люди размещены в крайней тесноте, в обветшалых палатках и фанерных бараках. Процветает спекуляция табаком и сахаром. Рельсовый путь уложен прямо на мох. По разработкам института Союзникельоловопроект (СНОП) нельзя строить ни одного объекта. Проектом города СНОП не занимался вообще. Направление штольне задано неправильно, экспертиза Главстройпрома этот проект отвергла. К изучению металлургической плавки руд и концентратов не приступали… Оборудование обогатительной фабрики хранится под открытым небом, в хаотическом состоянии, частью в развалившейся таре, частью совершенно без тары. Проверки комплектности оборудования не производилось…» — напишет Завенягин в акте приемки дел норильского строительства. Но при этом одним из первых его распоряжений станет приказ о строительстве к 1 сентября школы для норильских детей. Приказ был выполнен.
Другое распоряжение из числа первоочередных — о строительстве нового временного причала в Дудинке, поскольку снабжение было одной из главных проблем Норильска. Однако здесь добиться успеха не удалось: причал построили второпях, с нарушением элементарных строительных требований, и он «поплыл». Завенягин отреагировал жестко, отдав под суд прораба Юшкова и начальника Дудинского стройучастка Полозкова. Правда, сам же в последний момент заменил расстрельное обвинение «вредительство» на «халатность», подарив обоим шанс на выживание.
Взявшись за проект добычи никеля за Полярным кругом, Авраамий Павлович опять принялся строить город, в котором рабочий будет чувствовать себя хозяином страны
На шестой день пребывания в Норильске Завенягин издал приказ о немедленной организации Опытного металлургического завода. Дело в том, что Норильский комбинат первоначально рассматривался правительством как сырьевой придаток уже действующих никелевых предприятий: в Норильске планировалось добывать руду и в примитивных плавильных печах получать черновой металл — файнштейн, а уже его вывозить на Урал и доводить до ума на электролизных мощностях «Южуралникеля» и «Уфалейникеля».
У Авраамия Завенягина было на этот счет другое мнение — он стал пробивать проект металлургического комбината полного цикла. Но чтобы добиться поддержки правительства, необходимо было продемонстрировать Москве реальный результат — никель Норильска.
Эту задачу должна была решить двадцативосьмилетняя Ольга Лукашевич, которую Завенягин назначил начальницей опытно-металлургического цеха. «В нашем большом первом разговоре с Завенягиным я ему заметила, что в норильских рудах так много ценного, что нужна комплексная технология, — вспоминала Ольга Николаевна через много лет. — Он согласился, но сказал: “Не сейчас, в последующие годы. А сейчас необходимо весомо обосновать проект большого металлургического завода для получения меди и никеля, а не файнштейна. В Москве должны руками пощупать норильские металлы хоть в малых дозах. После займетесь кобальтом, платиноидами и другими. Ваш цех будет центром всех исследований, по всем вопросам, всех предприятий Норильска — это в будущем”. Трудно ему было с Москвой».
У Ольги Лукашевич сразу же возник вопрос о кадрах для будущего цеха. «На рабочие места берите из уголовников, но не все статьи можно, — ответил Завенягин. — На инженерные должности подбирайте сами из тех, у кого пятьдесят восьмая статья. Мой совет: забудьте, что это заключенные, враги и так далее. Вам нужны знающие люди, умные, опытные, вот и подбирайте».
Через полгода Лукашевич принесла ему первый слиток норильского никеля — размером с портсигар. «Весь никель Норильского комбината помещается в одном женском кармашке», — пошутил Завенягин. А вскоре на одном из совещаний, где обсуждались перспективы развития комбината, уже заявлял: «В дальнейшем нам предстоит расширить производство никеля до 120–150 тысяч тонн в год. Нашей стране, может быть, столько и не понадобится, но тогда представится возможность выйти на мировой рынок с этим стратегическим металлом…»
Пока же Авраамий Павлович опять принялся строить город, в котором рабочий будет чувствовать себя хозяином страны. «Нам надо найти человека, который смог бы создать проект города-красавца, — заявил он руководителю проектной конторы Норильского комбината Александру Шаройко. — Когда мы строили Магнитогорск, то находились еще в плену представлений эпохи первой пятилетки. Здесь, в Заполярье, нельзя строить обычный город из стандартных домов. Здесь все должно быть по-другому. Зеленью Норильск не украсить — значит, надо украшать его современными жилыми ансамблями. В домах нужно создать все удобства, чтобы ванная была в каждой квартире. Человек, приходя с работы, должен попадать в самые благоприятные условия быта. Пусть у него будет уютное жилище, горячая вода, электричество, хорошая пища. Красота Ленинграда признана всем миром, значит, нам надо искать ленинградца. Норильск должен проектировать художник, воспитанный на красоте ленинградских ансамблей…»
Летом 1939 года на Таймыр по личному приглашению Завенягина приехали из Ленинграда два архитектора — Лидия Миненко и Витольд Непокойчицкий.
Стиль работы Завенягина вызывал неизменное раздражение «органов». «Хочу прямо заявить: режима в лагере нет, — возмущался представитель местного управления НКВД на заседании партийно-хозяйственного актива Норильска в августе 1940 года. — Это не режим, это самообман, когда зона вплотную подведена к домам и все построение лагеря таково, что обеспечивает стопроцентную связь с вольнонаемным составом. Есть заключенные, которые живут на вольных квартирах. Тут не разберешь, кто идет, и подчас наши работники путают, кто заключенный, кто вольнонаемный.
Если товарищ Завенягин будет утверждать, что у него есть режим, он ошибается. У вас не лагерь, а курорт для з/к. Мы проверяли некоторые цеха: выполнение плана по месяцам и выполнение норм питания… Выходит, что по питанию на 100 процентов прокормили з/к, а план выполнен на 60 процентов. Мы здесь перекармливаем врагов, тратя громадные суммы денег для разной сволочи. Магазин для заключенных, работающих стахановскими методами, ничем не отличается от общего магазина, где выдают некоторые продукты — сахар, масло — без нормы…»
Своеобразным ответом Завенягина на эти обвинения стало выступление по лагерному радио 7 ноября 1940 года. «Не исключаю, что многие из вас не заслуживают наказания, — заявил Авраамий Павлович. — Возможно, степень вины вашей преувеличена. Пройдет время, в таких случаях перед вами извинятся. Но это не означает, что в ожидании светлого дня вы имеете право сидеть сложа руки и бездельничать, зная, как в ваших знаниях и опыте нуждается страна. Чьи-то ошибки будут разоблачены и доказаны, а обижаться на всех и вся, на советскую власть было бы неправильно».
Через полгода, в марте 1941-го, Завенягин был назначен заместителем наркома внутренних дел с присвоением ему звания генерала НКВД. В его ведении находились основные строительные структуры НКВД, а следовательно, все промышленное строительство в северных и дальневосточных районах Советского Союза. Ведь у других организаций просто не было возможностей для масштабной работы на окраинах страны. Только НКВД, используя разветвленную сеть лагерей, огромные армии бесплатной рабочей силы и мощный административно-карательный ресурс мог обеспечить функционирование промышленных предприятий и строек на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке.
Главный по урану
Летом 1942 года агент советской разведки в Лондоне Джон Кернкросс сообщил об англо-американском проекте «Трубные сплавы» — этим кодовым наименованием обозначалась программа создания атомной бомбы (правда, потом американцы, уже без англичан, начали свой собственный «Манхэттенский проект»). Шифровка из Лондона дала старт советской атомной программе. 28 сентября 1942 года вышло распоряжение ГКО № 2352сс «Об организации работ по урану». Тогда же определилась главная проблема — в СССР практически не было урана.
Единственный в стране экспериментальный Табошарский завод в Таджикистане, пущенный в 1935 году, потребности атомного проекта удовлетворить заведомо не мог. При этом геологическая служба страны располагала самыми скудными сведениями о месторождениях урановых руд в СССР. А ведь предстояло не только найти эти месторождения, но и научиться получать металлический уран. Решение этих задач Сталин возложил на своего лучшего специалиста по строительству горнометаллургических комбинатов — Авраамия Завенягина.
В 1943 году в системе Главного управления лагерей НКВД было организовано Специальное (девятое) управление, руководителем которого стал Авраамий Павлович. На «девятку» были возложены задачи разведки урановых месторождений, добычи и переработки урановых руд, строительства и эксплуатации рудников, обогатительных фабрик, заводов по переработке урановых руд и концентратов, а также разработки технологии получения из них металлического урана.
Уже к концу года поиски урана в Средней Азии, Казахстане, Сибири, на Дальнем Востоке, Алтае, Кавказе, Урале вело около 320 геологических партий, подчиненных НКВД. На Табошарском месторождении началось строительство четырех новых рудников и двух опытных металлургических заводов. Результаты работы завенягинского управления в августе 1945 года зафиксировал Игорь Курчатов в отчете Сталину: «В последнее время геологоразведкой уран обнаружен в сланцах Эстонской ССР и Ленинградской области, в Норильске… В настоящее время разведанные запасы урана в СССР по всем категориям составляют 300 тонн».
Завенягин в это время уже занимался организацией строительства Восточного горнообогатительного комбината (в Желтых Водах на Украине), добычи урана на Иссык-Кульских месторождениях, производства урана из криворожских железных руд. «Благодаря Завенягину, исключительно деловому и талантливому организатору, освоение атомного сырья пошло бешеными темпами», — вспоминал позже заведующий урановым сектором Всесоюзного института минерального сырья (ВИМС) Михаил Альтгаузен.
Теперь нужно было решать следующую задачу — наладить производство металлического урана. Первый слиток, около килограмма весом, был получен в декабре 1944 года в Государственном институте редких металлов, который фактически подчинялся Завенягину. Для промышленного производства радиоактивного металла было решено перепрофилировать Ногинский завод № 12 Наркомата боеприпасов (сегодня — Электростальский машиностроительный завод). При этом правительство разрешило производить запланированные строительно-монтажные работы без рабочих чертежей, руководствуясь эскизами и указаниями проектантов на месте, но под личную ответственность Завенягина. К концу 1945 года завод выпустил первые 137 килограммов металлического урана. Можно было приступать к строительству первого отечественного атомного реактора.
Завенягин тем временем «между делом» спасает из ГУЛАГа группу специалистов. В начале 1946 года он направляет Сталину и Берии письмо с просьбой разрешить «для форсирования работ по продуктам атомного распада привлечение специалистов-заключенных Н. В. Тимофеева-Ресовского, С. А. Вознесенского, С. Р. Царапкина, Я. М. Фишмана, Б. В. Кирьяна и других». Отец советской генетики Николай Тимофеев-Ресовский, который к моменту перевода из лагеря в Челябинск-70 (Снежинск) был при смерти от голода, позже так описывал работу под началом Завенягина: «Жили мы как у Христа за пазухой. Прекрасная лаборатория. Прекрасный санаторий…» В секретном Челябинске-70 Завенягин опять пытается строить город своей мечты: коттеджи для специалистов, а для рядовых работников — нормальные дома вместо бараков, а еще баня, ясли, детский сад, школа… И параллельно курирует проектирование и строительство завода № 814 (Свердловск-45) для магнитного разделения изотопов урана; комбината № 815 (Красноярск-26), где строится самый мощный реактор для наработки оружейного плутония; комбината № 816 (Томск-7), где планируется производство высокообогащенного урана и оружейного плутония.
В июне 1948 года на Урале, в Челябинске-40 (Озерск), заработал первый промышленный атомный реактор. Однако уже к концу года обнаружилась проблема — из-за активной коррозии началось разрушение труб, охлаждающих реактор, и расплавление алюминиевых стенок технологических каналов. Курчатов сообщил о проблеме в Москву, Берии, тот распорядился: «Реактор не останавливать, к вам вылетает Завенягин».
Картина, открывшаяся Завенягину, была ясной: забившую канал пробку из расплавившегося, а потом застывшего алюминия необходимо высверливать. Понятно и то, что при этом облучения рабочих не избежать, тем более что реактор не заглушен. Но выбора нет. Поэтому генерал НКВД Завенягин берет стул, ставит его в нескольких шагах от работающего реактора и усаживается, готовясь наблюдать за работой. Рядом с ним устраивается генерал-майор инженерной службы Борис Музруков, директор Озерского комбината (сейчас — ПО «Маяк»).
Психологический расчет оказывается точным: рабочие, видя, что генералы сидят рядом, приступили к работе. Главный дозиметрист объекта Борис Дубовский попросил генералов отойти подальше от активной зоны, но услышал в ответ: «Видишь, как люди работают в самом пекле. Нечего на нас навешивать дозиметры, нечего заниматься ерундой…» На следующий день Завенягин с Музруковым опять находились на том же месте. Дубовский попросил генералов хотя бы не сидеть рядом с реактором в повседневной одежде. «Ничего со мной не случится», — ответил Завенягин. Не выдержав, главный дозиметрист пожаловался на непослушных генералов самому Курчатову: «Какой пример они подают рабочим!» Игорь Васильевич решил использовать против нарушителей тяжелую артиллерию: он предоставил дозиметристу свою служебную машину и приказал сделать замер радиоактивного фона в квартире Музрукова. Уровень радиоактивности превышал норму в десятки раз. Дубовский показывал супруге директора комбината на зашкаливающий счетчик и приговаривал: «Все потому, что не переодевается Борис Глебович, в личной одежде и обуви заходит прямо на “пятачок”».
Разгневанная женщина попросила отвезти ее сию же минуту туда, где находился в этот момент ее супруг. Курчатов приказал пропустить ее в здание и проводить прямо в центральный зал, где она и устроила непослушным генералам грандиозную выволочку. На следующий день Музруков и Завенягин сидели около реактора как положено: поверх шинелей накинуты халаты, на сапогах — калоши. Злополучный канал рассверливали шесть дней, все это время Авраамий Павлович сидел рядом с работающими ремонтниками и только после полной ликвидации аварии вернулся в Москву.
Потом в жизни Завенягина были и первый плутоний, и первая атомная бомба, и первый в мире энергетический атомный реактор. И начало строительства первого в мире атомного ледокола. А еще Завенягина, бывшего начальника Норильлага, являвшегося заместителем наркома внутренних дел на протяжении двенадцати лет, в 1956 году на XX партсъезде, посвященном разоблачению культа личности Сталина, избрали членом ЦК Умер Авраамий Павлович в последний день 1956 года. По официальной версии — от сердечного приступа, по неофициальной — от лучевой болезни.
В АТОМНОМ ПРОЕКТЕ СССР
А с 1943 г. открывается еще одна страница его биографии — атомная. Она не менее замечательна, чем предыдущие, но до недавнего времени об этом важном этапе в жизни и деятельности удивительного человека и специалиста А. П. Завенягина можно было фактически рассказать очень мало. Постепенно, однако, факты из жизни и деятельности А. П. Завенягина становились все более доступными через обращение к источникам, которые перестали быть засекреченными.
Уточнилась степень участия Авраамия Павловича в атомном проекте. Она оказалась очень значительной. А. П. Завенягин был подключен к первым работам по созданию атомной оборонной промышленности в 1943 г. Как можно предположить, это произошло вполне закономерно. С 1941 г. Авраамий Павлович — заместитель наркома внутренних дел Л. П. Берия. Когда осенью 1942 г. И.В.Сталиным был подписан указ о развертывании в СССР работ по урану, именно через органы НКВД начали формироваться первые организационные структуры для реализации нового проекта. Вместе с И. В. Курчатовым А. П. Завенягин сразу же сосредоточил свои усилия на научно-исследовательском фронте.
Теперь это кажется странным, но в системе НКВД создавались научные институты и лаборатории, которые потом выросли в крупные ядерные центры: это НИИ-9 (затем — ВНИИНМ) в Москве, институты «А» и «Г» в Сухуми, лаборатории «Б» (г. Касли) и «В» (г. Обнинск, Физико-энергетический институт). Все эти и многие другие организации возникли по инициативе А. П. Завенягина.
Он сыграл очень большую роль при запуске первого промышленного ядерного реактора, при создании уральских комбинатов (в Челябинске-40 и Свердловске-44), на которых производились первые ядерные материалы для изделий КБ-11. Строительство и пуск этих комбинатов осуществлялись Промстроем НКВД СССР под руководством А. П. Завенягина. И в развертывании работ по добыче уранового сырья на комбинате № 6 в Средней Азии — тоже значительная часть его труда. Можно сказать проще: он участвовал во всем, и участвовал как настоящий государственный деятель. Он не был чиновником, назначенным на высокий пост и формально занимавшим его.
Интересно посмотреть, какие же вопросы приходилось рассматривать Авраамию Павловичу. Откроем сборник документов «Атомный проект», т. 2, кн. 1. На стр. 23 — текст протокола заседания Спецкомитета от 14.09.45 (т.е. меньше чем через месяц после его создания). Первый вопрос повестки дня — отчет председателя Комитета по делам геологии при Совнаркоме СССР (или СНК — так тогда называлось правительство страны). Завенягин — в числе тех, кто в течение двух недель должен был подготовить проект правительственного постановления, на основании которого предстояло развернуть работу по добыче урана и урановых руд.
Вопрос второй направление в Германию и Китай советских специалистов для поисков того же урана (в документах он называется А-9). Завенягин — опять среди ответственных за решение этой важной проблемы: он должен в пятидневный срок сформировать группы геологов, снарядить их всем необходимым и отправить к месту предполагаемых работ. Третий вопрос в повестке заседания — передача бывшего завода «Геологоразведка» из системы Наркомата вооружений в систему Комитета по делам геологии. Завенягин также в числе разработчиков проекта Постановления СНК СССР по данному вопросу. Но Спецкомитет признает предложенный проект недоработанным, возвращает его тем, кто этот проект представил (т. е. «атомному» наркому Ванникову, Завенягину, Борисову и Антропову), чтобы разобраться с положением дел на «Геологоразведке», послав туда представителей для работы на месте, в Ленинграде.
Следующее заседание Спецкомитета — через две недели, 28.09.45. Вопросов семь, за решение трех из них — о строительстве заводов по производству ядерных материалов, о работе завода Биттерфильд-Верке (Германия) и курировании ряда научно-технических лабораторий — вновь отвечает А. П. Завенягин.
Это самое начало активной фазы советского атомного проекта -1945 год, а сколько работы впереди!
В 1946 г. создается первый отечественный ядерный центр — КБ-11 (ныне ВНИИЭФ, г. Саров). Все вопросы, связанные с его становлением, развитием, обеспечением, — в поле пристального внимания А. П. Завенягина. Он занимается прежде всего научными программами КБ-11, но не упускает из виду и материальное снабжение, и работу с кадрами, и социальное обеспечение сотрудников. К нему эти сотрудники обращаются по самым разным поводам, что также зафиксировано в документах, которые хранились в архивах ВНИИЭФ. Часть из них рассекречена и представлена в сборниках «История создания ядерного оружия (1945-1953 гг.) в документах». Они дают ясное представление об активном участии А. П. Завенягина в делах КБ-11. Так, на совещании на комбинате №817, которое проходило 27 июля 1949 г. и имело целью окончательное определение массы плутониевого заряда, Авраамий Павлович присутствовал вместе с Б. Л. Ванниковым, И. В. Курчатовым и Б. Г. Музруковым. А месяц спустя, в конце августа 1949 г., он находился уже на Семипалатинском полигоне — тогда там готовились к проведению первого испытания советского атомного заряда.
А. П. Завенягин прибыл на полигон 21 августа, вместе с И. В. Курчатовым и Ю. Б. Харитоном. Принимал участие в подготовительных операциях и «репетициях» испытания РДС-1, а в ночь на 29 августа, т. е. за несколько часов до подрыва изделия, — в его сборке и подъеме на специальную башню. Под утро погода резко испортилась, пошел дождь, подул сильный ветер. Во избежание неприятностей с лифтом все спустились с высоты 37 метров (там размещалось изделие РДС-1) по лестнице. Замыкающими были А. П. Завенягин и первый заместитель Ю. Б. Харитона в этой работе К. И. Щёлкин. Они и техник-взрывник С. Н. Матвеев на последней машине покинули опытное поле — тот участок Семипалатинского полигона, который через час с небольшим озарился вспышкой невероятной силы. Она означала, что испытание РДС-1 прошло успешно.
По итогам этой важнейшей работы А. П. Завенягин был удостоен первой золотой медали Героя Социалистического Труда. Второй раз это звание он получил в 1954 г. Среди других его высоких наград — шесть орденов Ленина.
Нагрузка А. П. Завенягина в рамках работ по советскому атомному проекту всегда оставалась очень высокой. Он был среди тех организаторов науки и производства, кто наиболее активно способствовал созданию у нас в стране термоядерного оружия (напомним, что по этому направлению мы уже не отставали от американцев, а в многих существенных моментах обогнали их).
А. Д. Сахаров, один основных разработчиков первой советской водородной бомбы, писал в своих воспоминаниях: «Завенягин был жесткий, решительный, чрезвычайно инициативный начальник; он очень прислушивался к мнению ученых, понимая их роль в предприятии, старался сам в чем-то разбираться, даже предлагал иногда технические решения, обычно вполне разумные. Несомненно, он был человек большого ума — и вполне сталинских убеждений. У него были большие черные грустные азиатские глаза (в его крови было что-то татарское). После Норильска он всегда мерз и даже в теплом помещении сидел, накинув на плечи шубу. В его отношении к некоторым людям (потом — ко мне) появлялась неожиданная для человека с такой биографией мягкость. Завенягин имел чин генерал-лейтенанта ГБ, за глаза его звали Генлен или Аврамий. Я иногда задавался мыслью: что движет подобными людьми -честолюбие? страх? жажда деятельности, власти? убежденность? Ответа у меня нет…» (А. Сахаров. Воспоминания. Т. 1. Москва, «Права человека», 1996).
Первая встреча А. Д. Сахарова с А. П. Завенягиным произошла в КБ-11 — на «объекте», как тогда говорили. Молодой блестящий теоретик Сахаров вместе с другим молодым и многообещающим специалистом КБ-11 Забабахиным обратился к Завенягину по совету Я. Б. Зельдовича, чтобы защитить своего коллегу Л. В. Альтшулера, которому грозили неприятности. При очередной проверке руководящих кадров (тогда они регулярно проходили на «объекте») Альтшулер, отвечая на вопросы комиссии, поддержал хромосомную теорию наследственности, т. е., по существу, выступил прямо против Лысенко. Тогда такие высказывания не приветствовались. Но как специалиста Л. В. Альтшулера в КБ-11 ценили весьма высоко. Об этом и рассказали А. П. Завенягину Сахаров и Забабахин. Выслушав их, Авраамий Павлович сказал (как вспоминает Сахаров): «Да я уже слышал о хулиганской выходке Альтшулера. Вы говорите, что он много сделал для «объекта» и будет полезен для дальнейших работ. Сейчас мы не будем делать оргвыводов, посмотрим, как он будет вести себя в дальнейшем…». Все окончилось благополучно.
Мягкость Авраамия Павловича по отношению не к некоторым людям, а к работникам его отрасли вообще проявлялась в заботе о своевременной и достойной оплате их труда и развитии социальной сферы на объектах министерства, в деликатном разрешении многих конфликтов, подобных вышеописанному. Подтверждение этим словам можно найти в тех же сборниках документов, которые уже упоминались здесь. Хотя в ряде изданий прежде всего подчеркиваются жесткость и требовательность Завенягина, и только они. Теперь такая точка зрения представляется неполной.
Герой Социалистического Труда физик-теоретик Ю. А. Романов в 1950 г. 25-летний коллега А. Д. Сахарова, вспоминает о Завенягине как об умном, интеллигентном начальнике, внимательно и с пониманием слушавшем ученых, хорошо разбиравшемся в рассматриваемых вопросах и принимавшем глубоко продуманные, перспективные решения. Для специалистов «объекта» важным казалось также то обстоятельство, что речь Авраамия Павловича в отличие от многих его коллег всегда оставалась в рамках литературной лексики. Особенно впечатляюще эти качества проявились на посту министра среднего машиностроения, который Завенягин занимал совсем недолго -один год и десять месяцев.
Колоссальные нагрузки, которым он всегда подвергал свою жизнь, нисколько не щадя себя, сказались внезапно и фатально: 31 декабря 1956 г. Авраамия Павловича Завенягина не стало. Его похоронили у Кремлёвской стены.
Из дневника А. П. Завенягина (запись от 18.03.54): «Всю жизнь меня привлекали плодовые деревья, сад, его рост, созревание, плоды, выведение новых сортов — тайна жизни и рождения яблока, ягоды. Но никогда почти мне не удавалось заняться этим увлекательным и благодарным делом. «Мой» сад на Магнитке был если не первым и единственным фруктовым садом на Урале, то, во всяком случае, одним из весьма небольшого количества садов. Я не слыхал в те годы (1935), чтобы где-то на Урале были фруктовые деревья…»
ХАРАКТЕРИСТИКА ЛИЧНОСТИ
Разные по форме, но восторженные по сути характеристики Завенягина принадлежат людям очень несхожим по характеру, жизненному опыту, интеллекту, молодым и старикам, видевшим Авраамия Павловича в разных ситуациях. Не выделял себя, не «давил» авторитетом или голосом, не давал болтать, ограничивая во времени (показывая циферблат), мигом реагировал на свежую мысль, тут же развивая ее, не опускался до грубостей, но позволял себе издевательский тон, услышав ноту лести или подхалимства.
Поражает профессиональный уровень и размах деятельности этого человека. Человека, создавшего феномен Норильска, включающий собственную школу роста кадров, не имевшую аналогов систему материально-технического снабжения автономного района вдали от железных и автомобильных дорог, психологический климат, способствующий выживанию в экстремальных условиях, и многое-многое другое.
«От обычной схемы создания новых производств наша отличается тем, что в ней отсутствует элемент времени. Времени у нас нет». Так говорил один из отцов атомной промышленности Завенягин. Обладая исключительной эрудицией, удивительной способностью смотреть вперед, он всегда добивался выполнения принятых им решений.
Личность его не укладывается в обычные рамки… Жизненный опыт, образование, эрудиция, умение разбираться в людях и давать каждому объективную оценку, неторопливость и решительность, редкая работоспособность, продуманность каждого серьезного шага, дар предвидения (дальновидность) — ряд можно продолжить как обязательный для Лидера — и как основу завенягинской характеристики.
Безусловно, не ангел. Критику, приветствуя с трибуны, переносил болезненно. Ошибки признавал с большим скрипом. Упрям был почти беспредельно (следствие неспешности в принятии решения — доверял себе). Умом принимая человеческие недостатки, не мог мириться с нечестностью и ленью, совсем уж не терпел наушничество, подхалимство и элементарную неисполнительность. Считал врагами человечества, а не жалел невежд.
До нас не дошло ни одного свидетельства личной непорядочности Завенягина за сорок лет собирания фактов его биографии и общения с теми, кто имел возможность наблюдать за ним в самые разные годы.
Завенягин был человеком того времени. Преступно — в моральном смысле — относиться к нему с мерками сегодняшними. Нельзя, услышав о принадлежности кого-либо к НКВД, делать скоропалительные выводы, вершить суд. Он сохранил человечность в условиях, в каких это мало кому удавалось. Кстати, в глазах заключенных его авторитет был исключительно высок. А сколько набирается спасенных им от голода, от холода, от смерти…
Это был человек редкой одаренности, и не только инженерной: абсолютный слух, острое перо… Неисчерпаемой энергии, блестящих организаторских способностей, поразительной памяти. Остается лишь гадать, сумел бы А. П. Завенягин найти себя в сегодняшнем времени (или безвременье?) или нет, но точно, что таких людей остро не хватает в современном обществе, — внутренне свободных и далеко видящих, а главное умеющих результативно работать, а не заниматься демагогией.
Директор Магнитки, 1936 год.
А. П. Завенягин — начальник строительства Норильского горно-металлургического комбината, 1938 год.
Единственная фотография Завенягина в форме заместителя наркома внутренних дел СССР. Ввероятно, 1943–1944 годы.
Лит.: Завенягин, Авраамий Павлович // Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Александр Уралов. Солдаты Сталина. МАРШАЛЫ СОВЕТСКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ. Прогрессор Авраамий Завенягин. 2.08. 2014
ЗАВЕНЯГИН А.П. В АТОМНОМ ПРОЕКТЕ СССР. Основной источник: Важнов М.Я., 2009 …