Николай Михайлович (1859-1919) — Великий князь, старший сын Великого князя Михаила Николаевича, внук Николая I, дядя Николая II, командующий Кавказской гренадерской дивизией(1897—1903), генерал-адъютант (1903), генерал от инфантерии, историк, автор научных трудов по истории России начала XIX в., директор Русского музея (Александра III) в Петербурге, масон, член тайного французского общества «Биксио», после трагедии на Ходынском поле демонстративно отказался участвовать в коронационных торжествах, активный участник так называемой «великокняжеской фронды», после убийства Распутина выслан императором Николаем II из Петербурга, после государственного переворота немедленно признал власть Временного правительства, расстрелян большевиками в Петропавловской крепости.
Старший сын великого князя Михаила Николаевича и Ольги Федоровны (до замужества Цецилия Августа, принцесса Баденская). Получил домашнее образование; выдержал экзамен за полный курс классической гимназии. Первый офицерский чин получил в 1875. С 1877 в чине штабс-капитана прикомандирован к переменному составу Кавказской учебной роты. Участвовал в русско-турецкой войне 1877—1878 годов (на Кавказе); в декабре 1877 года был награждён орденом св. Георгия 4-й степени «за дело 3-го октября, при разбитии армии Мухтара-паши в сражении на Аладжинских высотах (17-го октября 1877 года)». С 1879 г. прикомандирован ко 2-му Кавказскому стрелковому батальону. С 1881 в л.-гв. Гренадерском полку. В 1882—1885 учился в Николаевской академии Генерального штаба. С 1885 — в Кавалергардском Ее Величества полку. С 13 февраля 1892 председатель Русского географического общества. В 1897—1903 командующий Кавказской гренадерской дивизией. Генерал-адъютант (1903). После 1903 фактически оставил военную службу (состоя на ней формально.
Николай Михайлович был председателем Русского Исторического общества (с 1910), в 1915 году по решению Совета Московского университета получил степень доктора русской истории. Великий князь возглавлял также Русское Географическое общество (с 1892), Общество защиты и сохранения памятников искусства и старины (с 1910), был почетным членом Императорского Московского археологического общества (с 1907), Академии духовных и политических наук Института Франции (1913), доктором философии Берлинского университета (1910‒1914).Великий князь Николай Михайлович — автор многих исторических трудов, посвященных эпохе Александра I и наполеоновских войн.
В 1909 году после смерти отца наследовал огромное состояние, в том числе имения Грушевское в 75 066 десятин и Боржомское в 69 513 десятин. Последним военным чином стало для Николая Михайловича звание генерала от инфантерии по гвардейской пехоте, пожалованное Государем в 1913 году.
В годы Первой мировой войны Николай Михайлович состоял при Ставке. По собственному желанию он был зачислен в распоряжение генерала Н.И. Иванова, которого сам выбрал как «лучшего из худших». В письме к Государю, Великий князь писал: «Ввиду того, что за 10 лет я окончательно отстал от фронта, то мог бы принести пользу только в качестве человека, состоящего по особым поручениям». Просьба эта была Императором удовлетворена, ‒ во время войны Николай Михайлович исполнял личные поручения Государя, но никаких ответственных постов не занимал.
В ноябре 1916 Николай Михайлович передает императору в Ставке Главнокомандующего коллективное письмо т. н. «великокняжеской фронды» с требованием убрать от себя Распутина и тем восстановить авторитет династии. После убийства Распутина он был одним из 16 членов императорского дома, подписавших письмо в защиту вел. кн. Дмитрия Павловича и кн. Ф. Юсупова, что вызвало удаление его из столицы в имение Грушевка Херсонской губ. В Петербург Николай Михайлович возвратился после отречения Николая II от престола. Известно, что он придерживался взглядов кадетов и собирался баллотироваться в Учредительное собрание от Тамбова. После ареста Николая Михайловича большевиками за него безуспешно просил Максим Горький, указывая на его серьезные исторические труды, но он был расстрелян в Петропавловской крепости 29 января 1919 как заложник. Был официально реабилитирован Верховным Судом 9 июня 1999.
Великокняжеская фронда
«Николай Михайлович давно придерживался либеральных взглядов, в свое время переписывался с Л.Н. Толстым, был лично знаком со многими членами Государственной думы, открыто критиковал некоторых министров, но активного участия в политике до начала 1916 г. он не принимал», ‒ отмечают историки Е.Е. Петрова и К.О. Битюков. Но оппозиционность Великого князя в итоге привела к тому, что накануне Февральской революции он превратился в наиболее радикального критика Царской семьи из числа Великих князей, став фактическим лидером «великокняжеской фронды». При этом Великий князь прекрасно осознавал угрозу, нависшую над монархией. Еще в 1914 году он писал: «…Для меня ясно, что во всех странах произойдут громадные перевороты; мне мнится конец многих монархий и триумф всемирного социализма, который должен взять верх, ибо всегда высказывался против войны. У нас на Руси не обойдется без крупных волнений и беспорядков…» Но вывод, который делал из этого Николай Михайлович, оказывался сомнительным. По его мнению, риск революционных потрясений в России становился тем выше, чем более «правительство будет бессмысленно льнуть направо». Такая логика привела к тому, что Великий князь оказался на стороне думской либеральной оппозиции. «Для Великого князя Николая Михайловича характерна связь с Думой, либеральные взгляды и несдержанность в политических и персональных оценках», ‒ отмечают Е.Е. Петрова и К.О. Битюков.
Находясь в переписке с вдовствующей Императрицей Марией Федоровной, Николай Михайлович на протяжении 1916 года регулярно писал ей о «пагубном влиянии» Александры Федоровны, указывая, что «образ мыслей А.Ф. принял угрожающий оборот не только для повседневных интересов нашей родины, но и для интересов Ники и всей династии». Не менее негативно он относился и к кадровым назначениям Царя, требуя от Императрицы-матери «открыть глаза Ники». В аристократическом яхт-клубе Николай Михайлович открыто позволял себе критику Императора и Императрицы, довольно резко высказывался о способностях правительства и командования Русской армии, пытался «открыть глаза» Царю на близкую катастрофу, полагая, что ее главными виновниками являются не критики власти, а ее носители. Особое недовольство Великого князя, как уже было сказано выше, вызывала Императрица Александра Федоровна, которая, по его мнению, сбила Царя с толка путем «ловких махинаций» при поддержке «темных сил». 1 ноября 1916 года Николай Михайлович направил Царю письмо, в котором заявлял, что если бы ему «удалось устранить это постоянное вторгательство во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось бы утраченное тобою доверие громадного большинства твоих подданных». «Когда время настанет, а оно уже не за горами, ‒ поучал Великий князь Императора, ‒ ты сам, с высоты престола можешь даровать желанную ответственность министров перед тобою и законодательными учреждениями…»
Среди других корреспондентов Великого князя были члены Прогрессивного бока думцы В.В. Шульгин и Н.Н. Львов, встречался он и с председателем Государственной думы М.В. Родзянко, с которым имел «большую беседу». Николай Михайлович был в курсе состава намечавшегося либеральной оппозицией «ответственного министерства», оказывая этой идее посильное содействие. Встречался Великий князь и с В.М. Пуришкевичем, которому накануне убийства Г.Е. Распутина рассказывал о «темных силах» и «кознях» Императрицы, после чего правый депутат, по его собственным словам, «несколько минут, под впечатлением прослушанного, сидел, как загипнотизированный» и пришел в себя лишь после того, как Николай Михайлович предложил ему сигару. Возможно, отмечают современные исследователи, «этот разговор стал отправной точкой как для антираспутинского выступления В.М. Пуришкевича в Думе 19 ноября, так и для его участия в убийстве Г.Е. Распутина». Ноябрьский «штурм власти», предпринятый в 1916 году оппозиционными депутатами Государственной думы, Николай Михайлович также приветствовал, заявив на следующий день после «исторической речи» В.М. Пуришкевича, во время которой он «плакал как ребенок, плакал от стыда»: «Я пробил брешь, и другие продолжили штурм, который завершился вчера в Думе. (…) Это моя первая победа».
«Записки» Великого князя за 1916 год прекрасно иллюстрируют его политические взгляды накануне революции. Особенно интересны в этом плане страницы, посвященные убийству Г.Е. Распутина. (Об отношении Великого князя к этому преступлению А.Н. Бенуа напишет в своем дневнике так: «Очень, говорят, наслаждается всей историей Вел. Князь Николай Михайлович, который, по некоторым сведениям, является настоящим подстрекателем»).
Характеризуя действия убийц, Николай Михайлович отмечал: «безусловно, они невропаты, какие-то эстеты, и все, что они совершили, ‒ хотя очистили воздух, ‒ полумера, так как надо обязательно покончить и с Александрой Федоровной, и с Протопоповым (министром внутренних дел. ‒ А.И.). …У меня снова мелькают замыслы убийств, не вполне еще определенные, но логически необходимые, иначе может быть еще хуже, чем было. (…) С Протопоповым еще возможно поладить, но каким образом обезвредить Александру Федоровну? Задача ‒ почти невыполнимая. Между тем, время идет, а с их отъездом и Пуришкевича я других исполнителей не вижу и не знаю». Правда, спохватившись и, видимо, ужаснувшись собственных мыслей, Великий князь сделал примечание: «Но, ей-ей, я не из породы эстетов и, еще менее, убийц…»
Сочувствие убийцам Распутина, а также участие князя в «великокняжеской фронде» не остались без внимания Императора. «До меня со всех сторон доходят сведения, ‒ говорилось в письме Государя, ‒ что Николай Михайлович в яхт-клубе позволяет себе говорить неподобающие вещи. Передайте ему, чтобы он прекратил эти разговоры, а в противном случае я приму соответствующие меры». Оправдываясь, Николай Михайлович велел передать Императору следующее: «Пороков у меня много, язык без костей. Единственная может быть моя вина, что я еженедельно пишу имп. Марии Федоровне подробное письмо о текущих событиях, по силе своего разумения и совести. В этих письмах я пишу все, не стесняясь ничем, и говорю свое мнение, не стесняясь ни лицами, ни другими соображениями. (…) …Возведенное на меня обвинение несправедливо и считаю себя невиновным».
Крайне возмущена поведением Николая Михайловича была Императрица Александра Федоровна, расценивавшая его оппозиционную деятельность едва ли не как государственную измену. Она удивлялась, почему Царь не припугнет своего родственника ссылкой в Сибирь, и возмущенно писала супругу о том, что Николай Михайлович дурно отзывается о ней в яхт-клубе и при этом «прячется за спиной» Императрицы Марии Федоровны, что есть «мерзость и предательство». Заключая, что Николай Михайлович является «воплощением всего злого», «что все преданные люди ненавидят его», Александра Федоровна передавала супругу отзыв о Великом князе, данный Распутиным: «Человек он ничтожный». Вспомнив слухи о еврейском происхождении матери Николая Михайловича, Александра Федоровна в сердцах восклицала: «Скверный он человек, внук еврея!»
В конце концов, терпение Императора иссякло (чашу терпения переполнила подпись под адресованным Государю коллективным письмом Великих князей, выступивших в защиту одного из убийц Распутина — Великого князя Дмитрия Павловича), и в последний день 1916 года Николай Михайлович получил приказание выехать на два месяца в свое имение Грушевку Херсонской губернии. Откликаясь на царское повеление, Николай Михайлович писал: «Александра Федоровна торжествует, но надолго ли, стерва, удержит власть? А он (царь), что это за человек, он мне противен, а я его все-таки люблю, так как он души не дурной, сын своего отца и матери; может быть, люблю по рикошету, но что за подлая душонка!»
Столичное «общество» выражало опальному князю сочувствие. «Весь город, говорят, перебывал у него», ‒ отметил в дневнике Великий князь Андрей Владимирович. «В высших кругах захлебывались рассказами о высылке В. Кн. Николая Михайловича, ‒ вспоминал жандармский генерал А.И. Спиридович. ‒ …Некоторые, зная В. Князя, только как болтуна, находили высылку слишком строгой мерой и обвиняли за нее, конечно, Царицу». Из уст в уста в высшем обществе передавали слова Николая Михайловича, брошенные накануне ссылки, что он поедет 1 января в Царское Село, так как «не желает целовать руки…».
По дороге в ссылку, Николай Михайлович, пообщавшись с представителями оппозиции В.В. Шульгиным и М.И. Терещенко, оставил любопытную запись: «Шульгин ‒ вот он бы пригодился, но, конечно, не для убийства, а для переворота! Другой, тоже цельный тип, Терещенко, молодой, богатейший, но глубокий патриот, верит в будущее, верит твердо, уверен, что через месяц все лопнет, что я вернусь из ссылки раньше времени. Дай-то Бог! Его устами да мед пить. Но какая злоба у этих людей к режиму, к ней, к нему, и они это все не скрывают, и оба в один голос говорят о возможности цареубийства!»
Надежды Великого князя вскоре оправдались, но лишь отчасти. Из необременительной ссылки он смог вернуться в столицу во время Февральской революции. Николай Михайлович приветствовал Февральскую революцию и признал власть Временного правительства. Он несколько раз встречался с А.Ф. Керенским, обсуждая с ним вопрос об отказе всех Великих князей на престолонаследие и о передаче их удельных владений в пользу государства. Очень показательно желание Николая Михайловича сразу же после революции установить памятник декабристам, о котором он писал 7 марта 1917 года Керенскому, предлагая поддержать этот проект материально.
Он не стеснялся публично осуждать политику и личность Государя, чем вызвал гнев Великого князя Георгия Михайловича, писавшего в одном из частных писем, что «к ужасу своему» он прочел слова своего старшего брата в одной из газет, охарактеризованные им как «низкая и недостойная гадость», как месть «лежачему». Сам являясь противником Императрицы Александры Федоровны, Георгий Михайлович замечал: «Мы можем говорить между собой о чем нам угодно, но выносить грязь на улицу и поносить несчастного человека — это низко…»
Генерал П.Н. Врангель вспоминал: «В ряде газет появились «интервью» Великих князей Кирилла Владимировича и Николая Михайловича, где они самым недостойным образом порочили отрекшегося Царя. Без возмущения нельзя было читать эти интервью».
Но иллюзии имеют свойство рассеиваться при соприкосновении с суровой реальностью. Как и у многих вольных или невольных виновников революции, во взглядах Николая Михайловича, человека неглупого, довольно скоро наступило разочарование в революционных событиях. «Анархия полная, и никто не может сказать, когда будет положен конец подобному положению вещей. «Большевизм» все больше и больше захватывает провинцию, и некоторые уезды в ряде губерний полностью опустошены крестьянами и дезертирами… Жгут и громят все, никого не щадя. Временное правительство не в силах обуздать этот народный шквал…» — писал он в начале октября 1917-го одному из своих корреспондентов. М. Палеолог, общавшийся с Великим князем в мае 1917 года, записал в своем дневнике следующие слова: «Как далек он от великолепного оптимизма, который он проявлял в начале нового режима! Он не скрывает от меня своей тоски и печали. (…) …В то время, как он проводит меня через салоны в вестибюль, в голосе его слышится волнение. (…) — Не могу же я забыть, что я висельник!»
Последним словам вскоре суждено было сбыться. После прихода к власти большевиков Николай Михайлович, как и остальные представители Дома Романовых, подвергся преследованию. В марте 1918 года он вместе с братом Георгием Михайловичем и кузеном Дмитрием Константиновичем был выслан в Вологду. 1 июля 1918 г. находившийся в ссылке Великий князь был арестован, а 21 июля перевезен в Петроград и помещен в Дом предварительного заключения. Сидевший вместе с Великим князем последний военный министр Временного правительства А.И. Верховский, вспоминал: «Библиотекой заведовал бывший Великий князь Николай Михайлович, упрекавший меня за то, что я арестовал в Крыму Николая Николаевича и бывшую Императрицу Марию Федоровну. Николай Михайлович смеялся надо мною. «Вы нас арестовывали в апреле, а теперь сидите вместе с нами. Во-первых, вам поделом, а во-вторых, учитесь истории, ‒ Николай Михайлович был известным историком. ‒ В революционной борьбе нет середины. Если вы не идете с последовательными революционерами, то, как видите, вы оказываетесь за одной решеткой с нами»».
Находясь в заключении, Николай Михайлович вернулся к историческим штудиям. В начале января 1919 года он направил прошение, которое просил передать А.Н. Луначарскому. Князь сообщал, что он, несмотря на тяжелые условия заключения и недостаток материала, пишет большую работу о реформаторе Сперанском. Николай Михайлович просил вернуть ему свободу, дать отдохнуть от нравственных и физических мучений, после чего выражал готовность принять от новой власти любую работу по специальности, заверяя, что никаких коварных замыслов против советской власти он не имел и не имеет. Но советская власть в прогрессивном Великом князе не нуждалась.
9 января 1919 года Николай Михайлович как член «императорской своры» был приговорен Президиумом ВЧК к смертной казни. Николай Михайлович был расстрелян большевиками в Петропавловской крепости в последнюю декаду января 1919 года вместе с ещё тремя великими князьями — своим родным братом Георгием Михайловичем и двоюродными — Павлом Александровичем и Дмитрием Константиновичем.Сообщение о расстреле великих князей было опубликовано 31 января 1919 года в «Петроградской правде». Реабилитирован постановлением Генеральной прокуратуры Российской Федерации 9 июня 1999 года.
Но что характерно: Архиерейский собор Русской Православной Церкви Заграницей, прославивший в 1981 году в лике святых трех из четырех расстрелянных в Петропавловской крепости Великих князей, отказал в этом лишь одному из них ‒ Николаю Михайловичу, внесшему своей крайне бестолковой «политической деятельностью» посильный вклад в крушение русской монархии.
Родной брат Александр Михайлович Романов в воспоминаниях писал:
Мой старший брат Николай Михайлович был несомненно самым «радикальным» и самым одаренным членом нашей семьи. Мать мечтала о его блестящей военной карьере, и, чтобы доставить ей удовольствие, брат Николай окончил военное училище с отличием. Однако истинное его призвание было в отвлеченных исторических изысканиях. Он служил в Кавалергардском полку только вследствие его дружеских отношений с императрицей Марией Федоровной (моей тещей) и носил звание командира этого полка. По умственному развитию он был настолько выше своих товарищей-однополчан, что это лишало его всякого удовольствия от общения с ними.
Постепенно он отдалился от связей с военным миром и проводил все свое время в исторических архивах С.-Петербурга и Парижа. Его монументальная биография Александра I, написанная после долгих лет собирания материалов и проверки дат, останется непревзойденной в исторической русской литературе. Ни один студент начала двадцатого столетия не мог не знать анализа событий и обозрения периода, описанного великим князем Николаем Михайловичем. Книга, которая была переведена на французский язык, произвела сенсацию в среде французских наполеонистов, заставив их пересмотреть, исправить и даже пересоставить целый ряд исторических трудов.
Французская Академия избрала его своим членом — честь, которой почти никогда не удостаивались иностранцы, и его всегда осыпали приглашениями прочесть лекции во французских исторических обществах. Глубокие познания в области французской культуры и зрелое понимание западной цивилизации помогли ему завязать дружбу со многими выдающимися французскими писателями и учеными. В Париже он чувствовал себя как дома, хотя большинство парижан и удивлялось при виде того, что великий князь предпочитает держать путь в сторону Коллеж де Франс, а не по направлению Монмартра, и его скромная привычка жить в старом отеле «Вандом» заставляла метрдотелей и владельцев гостиниц высказывать опасения, что дела великого князя пошатнулись.
Николаю Михайловичу было, по-видимому, определенно неприятно объяснять многое из того, что происходило в России, своим друзьям в Коллеж де Франс и в палате депутатов. Не могу сказать, чтобы я был вполне согласен с его «офранцуженными» политическими симпатиями. Будучи горячим поклонником парламентского строя и убежденным почитателем словесных дуэлей Клемансо — Жореса, он не хотел допустить того, чтобы создание в России конституционного строя по образцу Третьей Французской республики закончилось полным провалом. Истина заключалась в том, что он родился не в той стране, где ему следовало бы родиться. В гвардии ему дали прозвище «Филипп Эгалитэ», но авторы этого прозвища не подозревали, что их царственный однополчанин шел в своем демократизме гораздо дальше, нежели брат французского короля, который мечтал воспользоваться революцией как трамплином для достижения собственных честолюбивых планов.
Мой брат Николай обладал всеми качествами лояльнейшего президента цивилизованной республики, и это заставляло его часто забывать, что Невский проспект и Елисейские поля — далеко не одно и то же. Пространное письмо, адресованное им в июле 1916 года государю императору, содержало в себе несколько абзацев, написанных по-французски. «Дорогой Ники, — объяснял великий князь Николай Михайлович в постскриптуме, — извини меня за французскую речь, но мне кажется, на этом языке я нахожу более удачные выражения, чтобы высказать мои мысли…» Блестящий стилист, обладавший талантом в художественной прозе, он, вероятно, сознавал, что его «галлицизированные мысли» будут звучать по-русски по меньшей мере странно.
К моему старшему брату можно было бы легко применить пушкинскую эпиграмму, посвященную Чаадаеву:
Он вышней волею небес
Рожден в окопах службы царской;
Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
А здесь он — офицер гусарский.
Я не знаю никого другого, кто мог бы с большим успехом нести обязанности русского посла во Франции или же в Великобритании. Его ясный ум, европейские взгляды, врожденное благородство, его понимание миросозерцания иностранцев, широкая терпимость и искреннее миролюбие стяжали бы ему любовь и уважение в любой мировой столице. Неизменная зависть и глупые предрассудки двора не позволили ему занять выдающегося положения в рядах русской дипломатии, и вместо того чтобы помочь России на том поприще, на котором она более всего нуждалась в его помощи, он был обречен на бездействие людьми, которые не могли ему простить его способностей, его презрения к их невежеству. С этой точки зрения жизнь его была прожита без пользы.
В ранней молодости он влюбился в принцессу Викторию Баденскую — дочь нашего дяди, великого герцога Баденского. Эта несчастная любовь разбила его сердце, так как православная церковь не допускала браков между двоюродными братом и сестрою. Она вышла замуж за будущего шведского короля Густава-Адольфа, он же остался всю жизнь холостяком и жил в своем обширном дворце, окруженный книгами, манускриптами и ботаническими коллекциями.
Свидетельство генерала А. А. Мосолова:
…Николай Михайлович. Довольно красивый и очень умный, он был прожженным интриганом. Он начал военную службу в конной гвардии, но ушел оттуда потому, что военные обязанности мешали ему посвятить все свое время историческим исследованиям, к которым он имел вкус и выдающиеся способности. Он всегда всех критиковал, но сам никогда ничего не делал. Он часто писал царю; по его письмам видно, что он умел доставить государю удовольствие и рассмешить его, но напрасно было бы искать в этих письмах какие-нибудь практические идеи. Когда царь уехал на фронт, Николай Михайлович остался в Петрограде. В клубе, где он всегда был в центре внимания, его язвительные высказывания, ниспровергавшие все, что можно, наносили большой вред самодержавию. Критика, исходящая из высших сфер, заражала своим ядом всех и разрушала моральный авторитет государя. Императрица ненавидела его до глубины души. Именно Николай Михайлович стал инициатором написания коллективного послания царю (сразу же после убийства Распутина), которое окончательно рассорило царя и его родственников.
А.А. Половцов, записал в своем дневнике:
«…Николай Михайлович по обыкновению взволнованный и преисполненный сплетен и всякого рода осуждений. …Зная его как интригана и вообще не внушающего доверия человека, я всячески стараюсь молчанием отделаться от него. (…) Николай ‒ умный, злословливый и ничем серьезным не занимающийся (…) По обыкновению говорит много, зло, преувеличенно».
Великий князь Георгий Михайлович. Из издания Российский императорский дом: (альбом портретов).
Великий Князь Николай Михайлович. Фото с дарственной надписью в переводе с английского означающей: «Твой старый Бимбо. 1903». (Письма к вдовствующей Императрице Марие Феодоровне он обычно подписывал «верный пес Бимбо». В них он безбоязненно высказывался не только против Г.Е. Распутина, но и Государыни Александры Феодоровны и Самого Царя, позволял себе глумиться и над Православной верой).
Великий Князь Николай Михайлович. Файл:Grand Duke Nicholas Mikhailovich.jpeg (Википедия)
Вел. Кн. Николай Михайлович. 1895 г. Источник изобр. : Исмаил-Заде. Вступительная статья. ПИСЬМА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ НИКОЛАЯ МИХАЙЛОВИЧА К ИМПЕРАТОРУ НИКОЛАЮ II
Великий Князь Николай Михайлович. (Википедия).
Лит.: Я.В.Глинка, Одиннадцать лет в Государственной Думе. 1906-1917. Дневник и воспоминания. М., 2001.
Мосолов А.А. При дворе последнего царя. Воспоминания начальника дворцовой канцелярии. 1900-1916. М., 2006.
Андрей Иванов, доктор исторических наук // Филипп Эгалите русской революции — Великий князь Николай Михайлович (1859—1919). «Могильщики Русского царства»