Система водоснабжения России в начале 19-го века была далека от совершенства. Не только в провинции, но и в Москве питьевая вода по старинке бралась из многочисленных колодцев. Только в Москве к 1830 году насчитывалось 4813 колодцев, во многих из них вода была непригодна для питья. Водовозами (а извозом воды занимался каждый 10-й москвич) вода развозилась по отдаленным домам из Москва-реки, эта же вода продавалась в мелочных лавках, где она «часто портилась в гнилых и вонючих кадках». Для хозяйственных нужд воду брали из 32-хгородских прудов и 277обывательских.

Москвичи пользовались также водой Мытищинского водопровода, сооружение которого было начато в 1781 г. и закончено 28 октября 1804 г. Мытищинские ключи давали первоначально до 156 куб. фунтов воды в сутки. При населении города в 280 тысяч это составляло в сутки 20бутылок на человека. Однако следует иметь в виду, что в этот период в Москве содержалось значительное количество рогатого скота и лошадей.

От ключей Сокольничей рощи был проведен выложенный кирпичом подземный канал — Сокольнический водопровод. Он шел под Камер-коллежским валом, минуя Каланчевское поле, огибал Сухаревскую башню у Сретенки и шел дальше по направлению реки Неглинной до Трубной площади, отсюда по чугунной трубе — до Кузнецкого моста и вливался в Неглинный канал. Самотецкий и Неглинный каналы были сделаны открытыми, на них были устроены спуски и съезды для стирки белья и поения лошадей. Воду из водопровода раздавали на «Трубе» (теперь Трубная площадь).

Воду Самотецкого и Неглинного каналов черпали из выложенных диким камнем водоемов, а в некоторых местах на протяжении канала были устроены водоналивные колодцы.

При патриархальной, устаревшей самотечной системе в Москву поступало гораздо меньшее количество воды, чем отправлялось из Мытищ. За счет многочисленных поломок и обвалов в кирпичной галерее чистая ключевая вода смешивалась с почвенной. Строго говоря, самотечная система водопровода устаревала к моменту их сдачи в эксплуатацию. Но Москва росла стремительнее других городов России.

В 1809 году при главном Управлении Путей сообщения была образована дирекция мытищинских водопроводов — директор инженер-полковник Зеге фон Лауренберг, затем — инженер-генерал-майор Н.И.Яниш; генерал-инженер Максимов, а с середины 19-го века — барон А.И.Дельвиг и инженер Н.П.Зимин.

Работы по реконструкции системы водоснабжения начались в 1826 году под руководством инженера Н.И.Яниша. Близ Сокольничей рощи, у села Алексеевского, было построено водоподъемное здание, откуда вода двумя паровыми машинами перекачивалась в резервуар емкостью 7 тыс. ведер, устроенныйпо проекту Яниша на втором этаже Сухаревской башни. С 1830 г. вода из башни начала поступать по чугунным трубам к пяти водоразборным колонкам — «фонтанам»: напротив Шереметьевской больницы (ныне Институт скорой помощи имени Склифосовского) и на Никольской площади. В 1834 г. были открыты фонтаны на Воскресенской и Петровской площадях, на Варварской площади, близ Воспитательного дома. Водопроводная система разбивалась на ветки: Бабьегородскую (четыре фонтана и два водоразборных колодца), Краснохолмскую (пять фонтанов) и Мытищинскую (25 фонтанов и два водоразборных колодца). Каждый фонтан давал по 40 тыс. ведер в сутки. От Шереметьевского фонтана вода была проведена в публичные Сандуновские бани, от Петровского — в резервуар у «Тюремной ямы», от Никольского — в бани на Театральной площади, в доме купца Челышова. По этому же проекту водопровод должен был снабжать водой жителей девяти привилегированных частей города: Городской, Тверской, Мясницкой, Пречистенской, Арбатской, Сретенской, Яузской, Басманной и Мещанской. С жителей этих районов был установлен особый «водопроводный» сбор — 0,025% от стоимости дома.

Кирпичные галереи Сокольнического водопровода быстро приходили в негодность, зимой вода часто замерзала в трубах. С конца 20-х годов 19-го столетия начинается строительство водопровода Рождественского монастыря. Однако этот водопровод был изначально небольшой мощности, из него вода подавалась лишь на два фонтана.

Большинство москвичей по-прежнему брали воду на Трубе. На картине «Тройка» живописца Василия Григорьевича Перова (1833-1882) воссоздана эта сцена из московской истории: дети волокут бочку на крутой Рождественский бульвар, сбоку виднеется красная стена Рождественского монастыря.

Большинство провинциальных городов России было в более выгодных условиях, нежели Москва, поскольку изначально ставились на высоких берегах полноводных рек. Но развитие промышленности, бурный рост городского населения – заставляли искать новые способы водоснабжения. Как мы видим, почти до конца 30-х годов в системе водоснабжения России сохраняется феодальный подход: вода подается либо из подземных источников, либо из артезианских скважин. Из рек вода черпается водовозами и водоносами.

К примеру, выстроенный в Царском Селе в 1773-1787 годах инженером Ф. В. Бауером водопровод, длиной 14 верст и 320 саженей, также забирал воду из Таицких ключей, находившихся на реке Тайце и образовывавших Таицкий пруд. От Таицкого пруда до Таицкого грота водопровод шел открытым каналом, который был вымощен камнем на мху и выстлан дерном. Исключение составляли 168 саженей водопровода, проходящего по возвышенной местности. На этом участке был устроен трубопровод из плит, сложенных на мху, с колодцем на середине участка. От Таицкого грота до Гурголова грота на расстоянии 6 верст 138 саженей, ключевая вода протекала по тоннелю шириною от 3 до 4 футов и высотою от 5 до 7 футов. От Гурголова грота до пересечения с речкой Соболевкой водопровод шел открытым каналом, вымощенным булыжником. Через р. Соболевку был построен каменный акведук, от которого шла дощатая труба, засыпанная землей и доходившая до Баболовой мызы, где был устроен грот с водопадом высотою в 6 футов 1,5 дюйма. От этого, первого водопада, до второго водопада с высотою падения воды 1 фут 9 дюймов вода текла отчасти по открытому каналу, выложенному из кирпичей, и отчасти по закрытому. От второго водопада до резервуара, устроенного в земле близ Мраморных ворот, водопровод шел открытым каналом. От резервуара до Виттоловского канала вода проходила в трубопроводе, засыпанным землей. Через Виттоловский канал был устроен акведук, по которому таицкая вода направлялась уже по открытому каналу до первого царскосельского пруда. Крепление тоннелей в слабых грунтах осуществлялось деревянными рамами и тонкими досками. Поскольку уровень воды в тоннеле постоянно колебался, деревянные трубы и доски обшивки подвергались активному гниению. Со временем кирпичная кладка оседала и обваливалась. За счет гниющих деревянных рам и обшивки в тоннельных участках ухудшалось качество воды. На открытых участках водопровода в каналы попадали дождевые и талые воды. Каналы не обеспечивали непроницаемости стенок от попадания загрязненных почвенных вод.

Таицкий водопровод, наряду с Мытищинским, был одним из лучших систем водоснабжения своего времени. Проблемы по его эксплуатации были общими для всех подобных систем. Уже через шесть лет эксплуатации вода, поступающая из водопровода, становится непригодной для питья. В 1795-1799 годах под руководством инженера И. К. Герарда производится полная реконструкция водопровода, которая обошлась казне в 68 193 рублей. В период реконструкции все деревянные участки заменены открытыми каменными каналами протяженностью 3 версты 83,33 сажени.

При нормальных климатологических и гидрологических условиях водопровод доставлял к Царскому Селу 5,16 куб. футов воды в секунду, из которых 4 куб. фута воды шло непосредственно из Таицких ключей, а 1,16 куб. фута составляли примеси посторонних воды, проникавших в каналы по ходу движения. В зимний период подача воды сокращалась и колебалась от 1,0 до 1,25 куб. фута в секунду. В таком виде водопровод существовал почти до конца 19-го века.

Кроме снабжение питьевой водой, система водопроводов выполняла ряд важнейших хозяйственных и санитарно-гигиенических функций. В отчете оберполицмейстера от 1811 года в Москве было зарегистрировано 41 торговая баня и 1197 домовые. Во время пожара 1812 года почти половина торговых и треть домовых бань сгорели. Далеко не все частные бани при возросшей стоимости земли были восстановлены после нашествия Наполеона, так как изменился состав посетителей общественных бань – с 1815 года в торговых банях появились дворянские отделения. Все общественные бани по проекту 1826 года получили новую внутреннюю разводку водопровода. Непосредственно в здания вода поступала также в Кремлевский дворец, Воспитательный дом, городские тюрьмы, императорские театры и городские торговые ряды.

---

Несмотря на предпринимаемые меры, с 30-х годов 19-го века Россия сталкивается с серией сильнейших эпидемий чумы и холеры. Многие историки связывают истоки Пугачевского бунта — с эпидемией чумы в 70-х годах 18-го века, когда в городах выжигались наиболее неблагополучные в эпидемическом плане кварталы. Кроме возникновения столь разрушительных эпидемий, в полном смысле слова потрясавших основы государственного управления, в Россия ежегодно возникали «сезонные» эпидемии кишечных заболеваний – после схода талых вод весной, а также осенью в период уборки урожая.

Чтобы более масштабно понять значение систем водоснабжения и канализации для государственного управления – необходимо хотя бы фрагментарно восстановить ощущения современников тех эпидемий, повсеместно переходивших в карантинные бунты. До сих пор этим бунтам придается идеологическое содержание в виде «борьбы с самодержавием»: «Восстание в Севастополе в 1830 году, как и «бунты» в ряде других городов, вспыхнувшие в те годы, было взрывом накопившегося в народных массах гнева и негодования, стихийным протестом против жестокого николаевского режима в России.» В данной цитате намеренно неверно выставляются акценты, мешающие разглядеть действительные истоки радикальных мер, предпринятых населением Севастополя, отнюдь не содействовавшие государственной стабильности. Следует учитывать, с момента основания города — водоснабжение Севастополя испытывало значительные сложности. Даже в советский период питьевая вода подавалась в городские кварталы по сложному графику. При этом Севастополь всегда имел исключительно важное стратегическое значение. Поэтому все антиправительственные выступления здесь несли в себе прямую опасность для государственного строя России, в особенности, в период русско-турецкой войны 1828-1829 гг.

Сама историческая панорама событий тех лет наглядно демонстрирует, что вызвать «взрыв накопившегося в народных массах гнева» — можно куда успешнее отсталой системой водоснабжения и канализации и сопутствующими такому укладу эпидемиями, нежели социальным расслоением общества и «несправедливостью» политического уклада. Но в этом случае все выступления будут непременно направлены на потрясение основ государственного устройства. Поскольку при создании важнейших систем жизнеобеспечения населения — только на государственном уровне можно учесть весь комплекс технических, экономических, экологических и санитарно-эпидемиологических мероприятий.

В этот период Россия ведет локальные войны на Кавказе, Балканах и в Закавказье. Заболевания брюшным тифом, холерой и чумой проникали в Россию, как правило, из Ирана. В 1823 году вспышки их были отмечены именно на этом «маршруте»: сначала в Закавказье, затем — в Астрахани. В 1829 году холеру вновь занесли через русско-иранскую границу в те же районы. Вспышки эпидемии имели место в войсках на Кавказе, затем в Бессарабии. В период русско-турецкой войны 1828-1829 гг. корабли с севастопольского рейда отправлялись к местам военных действий со снаряжением и продовольствием, а при возвращении доставляли в город беженцев и пленных, многие из которых были уже серьезно больны. В ходе военных действий имелась реальная угроза распространения эпидемий в приморских городах России, поэтому правительством постоянно проводились профилактические и предупредительные мероприятия, устанавливались карантины по всему Черноморскому побережью. В мае 1828 года по приказу губернатора Новороссии графа М.С. Воронцова войска соблюдали карантинную линию на 30 верст вокруг Севастополя. Однако это не было препятствием для выезда и въезда населения через заставы в порт, поскольку в городе не наблюдалось случаев заболевания холерой и чумой.

В слободках Севастополя (Корабельной, Артиллерийской, Цыганской) и на «Хребте беззакония» (Центральный городской холм) — практически в антисанитарных условиях проживали многочисленные ремесленники, рыбаки, яличники, грузчики, семьи женатых и отставных матросов, матросские вдовы. В Корабельной слободке большое количество жилищ представляло собой пещеры, вырубленные в крутом склоне мягкого известняка, три стороны которых составляли скалы и только одна, фасадная, была сложена из напиленного здесь же камня. Значительным подспорьем для всех слоев населения являлось разведение коров и коз.

«Карантинный бунт» в Севастополе на фоне действительных эпидемий, прокатившихся по России, — выделяется тем, что на самом деле в таких сложных санитарно-гигиенических условиях в городе не было ни одного действительного случая заболевания чумой или холерой, т.е. население достаточно ответственно отнеслось к возлагаемым на него обязанностям проживания в карантинной зоне. Взрыв социального негодования в Севастополе выявляет важную особенность государственного управления: нельзя спускать на региональный уровень бесконтрольное выполнение общегосударственных задач по жизнеобеспечению всего населения страны. Это неминуемо приведет к грубейшим злоупотреблениям властью, причем, частный произвол чиновника среднего звена будет непременно подаваться в виде «общегосударственных мер».

Региональный уровень нуждается в особом контроле со стороны централизованной системы управления. Утрата контрольных функций на этом уровне может означать утрату всей полноты государственного управления.

К этому следует добавить, что условия военных действий, близость к смерти и неуверенность в завтрашнем дне — всегда способствуют процветанию злоупотреблений в области снабжения. В поговорке «война все спишет» предполагается не только «списание» многочисленных человеческих жертв, но и «мелких» интендантских спекуляций. Страдания мирного населения в военных условиях увеличиваются многократно, однако наибольшие тяготы мирное население испытывает от спекуляций продуктами первой необходимости теми категориями лиц, о которых в народе сложилась меткая поговорка: «кому — война, а кому – мать родна».

Надо учесть, что политическая ситуация в 30-х годах была исключительно сложной для России, в этот же момент начинается восстание в Польше (п. 1.5). Севастополь находится в осадном положении, к границам российских расположения войск турецкой стороной почти ежедневно подбрасываются трупы умерших от чумы и холеры.

17 июня 1829 года в связи с массовыми, как выяснилось позднее, простудными заболеваниями, в Севастополе был введен карантин. В течение более двух месяцев после этого не было ни одного подозрительного заболевания. 23 августа 1829 года на одном из кораблей, шедших в Севастополь, умерло четыре матроса, причем, как удостоверили корабельные врачи, также от простудных заболеваний. Но этот факт послужил причиной полному прекращению контактов матросских слободок с городом и окрестностями, а в Севастополе был введен жесткий карантин. Всякий человек, желавший покинуть город или въехать в него, должен был прожить в особо отведенном месте от 14 до 19 дней в строгой изоляции от внешнего мира. Эта мера немедленно привела разрушению системы снабжения города сельскохозяйственными продуктами, дровами и фуражом. Одновременно власти запретили выпас скота за городом, а в городе не было ни выгонов, ни водопоев. В течение недели на городских бойнях был забит весь городской скот. С этого момента снабжение города было возложено на военные интендантские команды, что немедленно вызвало резкий скачок рыночных цен, усиление спекуляции продуктами с военных складов, а в последствие и голод на флоте и в матросских слободках. В городе процветали взяточничество и коррупция, поскольку для ревизионных проверок город был закрыт карантином мнимой «чумы».

На содержание «карантинных мест» и снабжение населения провиантом комендатура города получала регулярные правительственные дотации. «Погашением чумы» занималась специально организованная комиссия, от произвола которой страдали все слои населения. Случаев заболевания чумой или холерой по-прежнему не наблюдалось. К этому времени были расхищены огромные государственные средства, — поэтому, как всегда в аналогичных случаях, карантинные чиновники занялись приписками высокой смертности. В чумной лазарет направлялись все заболевшие, независимо от анамнеза заболевания, а члены семьи «подозреваемых» — в обсервационные отделения (изоляторы), под которые выделялись нежилые казармы, старые суда и пещеры. Помещения в изоляторы вызвало более высокую смертность среди населения, чем в чумных лазаретах, поскольку обсервационные отделения практически не отапливались, а для пропитания выдавались лишь вода и плохой хлеб.

1 декабря 1829 года специальный медицинский совет из 15 наиболее авторитетных врачей удостоверил, что высокая смертность, наблюдавшаяся в карантине, вызывалась не чумой, а «варварскими условиями содержания больных». Но, как показала впоследствии комиссия во главе с графом А. П. Толстым, к этому времени из 70 тыс. рублей государственных дотаций, отпущенных для оказания помощи изолированным от внешнего мира городским слободкам, целевым назначением было израсходовано лишь 23 тыс. рублей.

Свидетельству врачей не было дано законного хода, но сам факт возмущения медицинских светил города вызвал ответные меры со стороны карантинных чиновников — «по усилению борьбы с чумой и колерой мортус». Со середины января 1830 года карантинным отделениям было отдано распоряжение купать всех больных в бухте. Под шквальным ветром больных загоняли в холодное море. Далее этот способ «лечения» был распространен на изоляторы, а затем применен и ко всем здоровым жителям слободок. Последовало резкое повышение числа простудных заболеваний со смертельным исходом, которые регистрировались как «случаи чумы», но для оправдания жестких карантинных мер этих «случаев» было явно недостаточно. «Массовые купания» населения под военным конвоем повторяли периодически по 3-4 раза в месяц, вплоть до мая.

Наряду с этим с 10 марта 1830 года вводится «всеобщее оцепление», чтобы о происходящем в городе не стало известно «жестокому николаевскому режиму в России». Срок карантина в Севастополе истек 27 мая 1830 года. Свободное сообщение в городе было восстановлено, кроме Корабельной стороны, где оцепление оставили еще на 7 дней, т. е. до 3 июня. За этот период власти рассчитывали изолировать наиболее неблагонадежных в военном лагере за городом.

В ответ на подобные методы «управления», антисанитарные условия, недостаток питьевой воды и провизии, — сложно ожидать какой-то иной реакции населения, кроме всеобщего восстания. Но коррупция высших эшелонов власти всегда рождает попустительство и вседозволенность вплоть до самых низших слоев управленческой системы. В качестве санитарных команд, «мортусов», в Севастополе использовались выпущенные из тюрем по случаю «эпидемии чумы» уголовники. В их задачу входило транспортирование погибших к месту погребения. Попутно они грабили дома умерших жителей. При снятом карантине эти команды, имевшие пропускные знаки, разбрелись по всему городу, и население оказалось во власти уголовных банд. Вспышкой к «карантинному бунту» в Севастополе послужило циничное убийство одной из таких «команд» женщины с фурункулом на шее с последующим ограблением ее жилища под видом «внезапной смерти от бубонной чумы». По сути, уголовники продолжали заниматься тем же, чем занималась комендатура города в период зимнего карантина.

По общегородскому набату 3 июня 1830 года начинается «бунт», выразившийся в избиении «мортусов», лекарей, проводивших «купания», спекулянтов продовольствием. Отряды восставших обходили квартиры лиц, внесенных в списки «комиссии по погашению чумы», и, если не находили разыскиваемых, громили дома. Всего было разгромлено 42 квартиры адмиралов, генералов, офицеров, купцов, чиновников. В ходе погромов было убито несколько членов комиссии, в том числе военный губернатор города Столыпин. За три часа город был полностью захвачен восставшими. У всех руководителей «комиссии по погашению чумы», включая контрадмирала Скаловского, организовывавшего карантинные оцепления, коменданта города генерал-лейтенанта Турчанинова и городского головы Носова – были взяты подписки о том, что «никакой чумы в городе не было».

Восстание в осадном прифронтовом городе было жестоко подавлено по законам военного времени. К следствию привлекли около 6 тыс. человек (пятую часть населения города), а также сотни матросов из разных экипажей и рот. Из их числа 1580 человек были преданы военному суду. 52 «главных зачинщика» осуждены еще до окончания следствия.

Над выяснением обстоятельств дела работали две следственные комиссии. Первая комиссия выявила грубейший произвол и беззакония со стороны чиновников «комиссии по погашению чумы», невиданные притеснениями со стороны властей. По результатам выводов возник громкий политический конфликт между новороссийским и бессарабским генерал-губернатором графом Воронцовым и адмиралом флота А.С. Грейгом, что было недопустимо в военных условиях.

Вице-адмирал Алексей Самойлович Грейг, наряду с вице-адмиралами С.А. Пустошкиным, Д.Н. Сенявиным, контр-адмиралом П.М. Рожновым, капитан-командорами Ф.Ф. Беллинсгаузеном, И.Ф. Крузенштерном и М.И. Ратмановым, был членом «Комитета для образования флота» под председательством адмирала Моллера, созданного Николаем I при вступлении на престол. Грейгом было одержано несколько важных для России морских сражений, а для развития Черноморского флота сделано настолько много, что это было отмечено в послании к императору его преемником, вице-адмиралом М.П. Лазаревым, когда в 1833 году Грейга перевели в столицу.

Грейг. добивался полного оправдания восставших севастопольцев, поскольку чувствовал в происходящем и большую долю собственной ответственности. Именно он не допустил превентивной попытки контроля целевого расходования государственных средств интендантами флота. Распространение желудочно-кишечных заболеваний в Черноморском флоте побудило Николая I отправить флигель-адъютанта Римского-Корсакова и контр-адмирала Ф. Ф. Беллинсгаузена для ревизии Севастопольского порта, т.к. имелись сведения о злоупотреблениях местных чиновников. Осенью 1828 г. Римский-Корсаков рапортовал, что «по Севастопольскому порту допущены весьма важные злоупотребления и что приказы главного командира насчет приема провианта и провизии вовсе не исполняются». Однако Грейг добился, чтобы дело было прекращено и в дальнейшем не проводилось расследований деятельности главного интенданта флота, поскольку уличение в воровстве главного интенданта бросало тень и на его честное имя. Он пишет в столицу министру Меньшикову: «Из всего вышеизложенного открывается, что тот, кто сие донес Государю Императору, что болезни, на флоте существующие, есть последствия чрезвычайно худой провизии для довольствия нижних чинов употребленной, осмелился сделать Его Императорскому Величеству донос, обличенный ложным — командирами, офицерами и нижними чинами на флоте находящимися».

Возможно, если бы делу был дан законный ход тогда, не произошло бы последующих трагических событий. По настоянию графа Воронцова комиссию обвинили в превышении полномочий и распустили, протоколы аннулировали, но вторая комиссия во главе с графом А. П. Толстым не только подтвердила выводы первой, но и отказалась подписывать фальсифицированные протоколы о числе «умерших от чумы».

Однако после расправы над восставшими проводятся «суды офицерской чести» над высшим военным руководством города. Суды постановили «изгнать из армии и исключить со службы» — всех высших офицеров, принявших участие в организации «чумного карантина» в Севастополе, включая коменданта Севастополя, командующего войсками генерал-лейтенанта Турчанинова, который, помимо обвинений в казнокрадстве, был осужден «за трусость и попустительство».

Восстание в Севастополе до сих пор трактуется в качестве «одной из ярких страниц истории освободительной борьбы в России». Неверные идеологические выводы из истории с фальшивым «чумным карантином» — позволяют списывать произвол местных властей на «режим самодержавия». Однако объективная оценка событий свидетельствует, что никто из восставших не имел никаких политических требований. Напротив, в ходе восстания собирались доказательства взяточничества и коррупции «комиссии по погашению чумы», создания невыносимых бытовых условий населению с целью личного обогащения.

Вместе с тем, низкое качество питьевой воды, недостаточное развитие систем водоснабжения и канализации, способствует распространению холеры в 1830 г. вначале в Астрахани, затем в Саратове, а с осени в Москве и по всему Поволжью. «К осени 1830 года начали уезжать из Москвы и состоятельные господа, и фабричные. Губернатор созвал большой совет: митрополит, сенаторы, врачи, гражданские, полицейские, военные чины, именитые купцы. Командующий гарнизоном доложил о карантинных заставах вокруг города на всех дорогах. Войска и полиция должны охранять первопрестольную от азиатской моровой заразы. Москву разделили на 20 частей, в каждой особый начальник-сенатор, а также полицейский начальник, врач и особая больница.»

Для поддержания духа населения в Москву приезжает Николай I. Но страх перед «колерой мортус», от которой человек погибал за три дня вызывает панику среди населения, бегущего из города. Всего из Москвы до устройства кордонов ушло более 30 тыс. человек, многие из которых уже были больны.

Навстречу им сквозь кордоны безуспешно пытается прорваться в Москву, выехавший в Псковское имение Болдино для сбора средств к предстоящей свадьбе Александр Сергеевич Пушкин. Из Москвы им захвачен томик стихов модного в то время Вильсона — «Песня о чуме» («The Song on the Plague»). Строки «Гимна чуме», написанные Александром Сергеевичем «болдинской осенью» 1830 г., лучше всего передают ощущения человека, застигнутого эпидемией в одиночестве, окруженного со всех сторон чумными кордонами, терзающегося за жизнь близких:

Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы…

---

На протяжении всего 19-го века Россия испытывает недостаток питьевой воды, в связи с чем холерные эпидемии и «сезонные кишечные заболевания» уносят множество человеческих жизней. В 1853 году инженер Андрей Иванович Дельвиг (1813-1887), кузен знаменитого поэта, начал вторую реконструкцию московского водопровода. К тому времени уже пытались использовать москворецкую воду, но из-за ее качества отказались. Дельвиг предложил изменить систему подачи мытищинской воды. Способов химического обеззараживания речной воды в середине 19-го века еще не знали. Имевшиеся надземные водопроводы или неглубокого заложения – промерзали зимой. Не изменяя источника подземного водоснабжения, Дельвиг предлагает заменить способ подачи воды самотеком по кирпичным галереям и акведукам – устройством первого подземного водопровода из чугунных труб, заложенных ниже глубины промерзания грунта. Подавать воду из источников он предлагает путем создания искусственный напора воды. В Москву начинает поступать в 10 раз больше воды, чем прежде. Появились и новые фонтаны, колонки, пожарные колодцы, но собственным водопроводом были по-прежнему обеспечены только исключительные уникальные здания — такие, как Воспитательный дом. Законом от 19 августа 1858 г. были утверждены «Правила для водоснабжения частных домов в Москве и из общественных водопроводов», которые разрешали присоединение к водопроводной сети учреждений, предприятий и домов частных лиц с проводкой соединительных труб за их счет и оплатой: для «заведений» — по 20 копеек за «годовое ведро», для частных домов — по 1/6 % с оценочной стоимости домовладения. Но за три года после этого разрешения к водопроводу были присоединены только 32 «заведения» и 20 домовладений, так как подключение к водопроводу стоило намного дороже водовозов.

А.И. Дельвиг был близко знаком с «одним из прогрессивных людей своего времени» Петром Яковлевичем Чаадаевым (1793- 1856). Узнав, что Андрей Иванович приступил к реконструкции московского водопровода, «выдающийся философ» с искренним недоумением заявил ему: «Я с ребячества жил в Москве и никогда не чувствовал недостатка хорошей воды; мне всегда подавали стакан чистой воды, когда я этого требовал». Далее шел продолжительный спич об отсталости и варварстве в России. Сконфуженный Дельвиг мягко пожурил мыслителя за «оторванность от жизни». Но в инженерных кругах были известны куда более резкие высказывания Андрея Ивановича о «крикунах и прожектерах, которые думают только о себе».

Из исторических обзоров Петр Яковлевич Чаадаев известен куда больше А.И. Дельвига, всю жизнь работавшего на благо России. Как известно, друг А. С. Пушкина и декабристов, офицер в царствование Александра I, П. Я. Чаадаев, тяжело переживая поражение декабрьского восстания, ушел в отставку. Произведения Чаадаева свидетельствовали о том, что их автор пришел к самым пессимистическим выводам, которые заключали в себе страстные нападки на Россию, ее отсталость, некультурность, ничтожность ее истории, убожество ее настоящего. Потеряв надежду на возможность общественного прогресса в России, он писал: «Окиньте взглядом все пережитые нами века — вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания. Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли…»

Чаадаев писал о разных исторических путях России и других стран Европы. Он подчеркивал, что все народы Европы имели «общую физиономию», «преемственное идейное наследие». Из «исторических традиций России» Чаадаев делает вывод: «Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее — иноземное владычество, жестокое, унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала, — вот печальная история нашей юности».

Чаадаев считал, что все беды России от ее отлученности от «всемирного воспитания человеческого рода», от «национального самодовольства» (так в 19-м веке толерантно именовались идейные течения крайнего националистического толка) и связанного с ним духовного застоя. Основной бедой он считал отрыв от католического мира и принятие Россией православия: «По воле роковой судьбы мы обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии, к предмету глубокого презрения всех народов. Затем, освободившись от чужеземного ига, мы могли бы воспользоваться идеями, расцветшими за это время среди наших братьев на Западе, если бы только не были отторгнуты от общей семьи, мы подпали рабству, еще более тяжелому.»

Далее следует естественный итог этих невеселых размышлений: «России нечем гордиться перед Западом, напротив, она не внесла никакого вклада в мировую культуру, осталась непричастной к важнейшим процессам в истории человечества».

Письмо Чаадаева, как отмечал А. И. Герцен, «потрясло всю мыслящую Россию». Далее Герцен также не скупится на эпитеты, называя Письмо Чаадаева – «безжалостным криком боли и отчаяния», «выстрелом, раздавшимся в темную ночь», «мрачным обвинительным актом против России».

Интересно, что и в этом случае вряд ли можно отнести Александра Сергеевича Пушкина к представителям «мыслящей России». В своем знаменитом письме П. Я. Чаадаеву от 19 октября 1836 г. А. С. Пушкин писал: «Хотя лично я сердечно привязан к государю (к Николаю I), я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора — меня раздражают, как человек с предрассудками — я оскорблен, но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».

Об идеологических исканиях Андрея Ивановича Дельвига неизвестно практически ничего, в середине 19-го века он «подавал» питьевую воду всей России. В первом номере «Журнала Министерства Путей Сообщения» за 1905 год рассказывается история возведения Дельвигом водопровода в Нижнем Новгороде.

Благодаря своему расположению на высоких берегах реки Оки и Волги, Нижний Новгород всегда имел достаточное количество ключевой и речной воды, недостаток был лишь в способах подачи воды для питья и на случай пожаров. Нижний делился Окой на две части: собственно город и заречную, Макарьевскую часть, водоснабжение в которых развилось независимо друг от друга. До устройства водопровода жители пользовались ключевой водой из обывательских колодцев, прудов с дождевая и талой водой и водой непосредственно из реки. Впервые вопрос об устройстве водопровода в Нижнем Новгороде был поднять в 1845 г. после холерной эпидемии в Поволжье. Главноуправляющим путями сообщения и публичными зданиями было поручено составить проект водопровода генерал-майору Гермесу, подполковнику Шембалю и майору барону Дельвигу.

С сентября по ноябрь 1845 года Дельвигом были произведены изыскания, в период которых под его руководством были расчищены несколько родников в оврагах. По традиции предполагалось наладить водоснабжение города ключевой водой, собранной по системе, разработанной Дельвигом. Для питания водопровода брались только бьющие ключи, в месте выхода на поверхность ключей вырывалась яма, на дно которой клался бревенчатый ростверк, срубленный в ¹/₂ дерева и покрытый дощатым помостом. В средине ростверка устраивался деревянный колодезь, который наполнялся мелким камнем. Из колодца до магистрали вода поступала по деревянным четырехугольным трубам, также наполненным мелким камнем. С 3-х сторон вокруг ростверка клались на ребро доски, а со стороны откоса устраивалась шпунтовая стенка, все это обносилось слоем глины и засыпалось утрамбованным грунтом. Ключевая вода направлялась по магистральной трубе в сборный каменный колодезь при водоподъемном здании. В местности возле Лыковой дамбы ключевая вода по 4-м трубам поступала в особый бассейн «платьемоен». Водопровод в Нижнем Новгороде был построен в 1847-48 гг. и доставлял до40.000 ведер воды в сутки.

Главным новшеством, внесенным Дельвигом в эту постройку, – были примитивные очистные сооружения, поскольку в Нижнем Новгороде не имелось канализации. Со времен первой очереди Мытищинского водопровода пробы воды обязательно исследовались медиками.

Этот водопровод в дальнейшем улучшался и расширялся, в основном путем создания запасных резервуаров. В сущности, слово «резервуар» происходит от слова «резерв». В 1872 году, по инициативе городского головы А. М. Губина, вместо старого деревянного колодца был сооружен каменный.

После нескольких сильных пожаров, в результате которых выгорело несколько кварталов, было решено коренным образом реконструировать старый деревянный водопровод, отслуживший .30 лет. Для второго водопровода было так же решено использовать ключевую воду. Для определения годности воды из всех источников, были взяты пробы для химического анализа — от Похвалинского съезда до Лагерного оврага, т.е., примерно, на расстоянии 3-х верст. Анализ воды дал удовлетворительные результаты, и вода была признана годной для пользования жителями.

Одновременно с изысканиями были выработаны «Въ общихъ чертахъ кондицiи на устройство водопровода», т.е. техническое задание на проектирование. На заседании городской думы 27 ноября 1876 г., в виду особой важности вопроса, было решено ходатайствовать о кредитном займе на устройство водопровода, не ожидая средств от начавшейся подписки на облигации «Нижегородский водопровод», и немедленно заключить окончательное соглашение с предпринимателями.

В 1878 году Дмитровская башня нижегородского Кремля была реконструирована в водонапорную башню с чугунным резервуаром на 10.000 ведер воды. Специальные водоподъемными машинами вода перекачивалась в два бассейна на 3.000 ведер, устроенных в дополнение первому бассейну «платьемоен» Дельвига. Эти резервуары имели, в основном, хозяйственное и противопожарное значение, поскольку водокачка была расположена на берегу затона реки Оки, где вода была сильно загрязнена бытовыми стоками.

В 90-х годах 19-го столетия городская дума Нижнего Новгорода объявляет один из первых в России тендеров на устройство нового водопровода. В 1892 году на конкурс было представлено два проекта: знаменитого инженера Зимина, стоимостью 29.742 руб. 29 коп., и проект инженеров Набгольца и Добровых, стоимостью 39.925 руб.

В 1897 году Исполнительная комиссия по переустройству городских водопроводов остановилась. на проекте Зимина, который 7-го августа 1897 г. был рассмотрен и одобрен на заседании особой комиссии думы. Затем этот проект прошел экспертизу строительным отделением Нижегородского губернского правления, которое одобрило его как наиболее правильный в техническом отношении. Проект включал в себя довольно сложный способ прокладки труб через Гребновские пески путем вымораживания основания. Поскольку существующие насосы Макарьевской водокачки поставлены таким образом, что клапаны их возвышались на 17,5 футов над нулем рейки министерства путей сообщения, Зимин, рассчитав потери напора воды на трение по закону Дарси, пришел к необходимости устройства всасывающей, а не самотечной трубы.

Работы по прокладке водопровода по дну затона были начаты в феврале 1898 года и закончены 20-го марта 1901 года. Для выравнивания основания и укрепления илистого дна были заготовлены тюфяки из хвороста, нагруженные камнем. Тюфяки крепились к дну более сотней деревянных свай, вбитым по бокам трубы. На обратную засыпку водопровода понадобилось более 2.000 возов песка. Сооружение водопровода было предназначено не только для того, чтобы выдержать ледовые заторы. Отдельно оно было рассчитано на «задевание труб якорями».

Техническая сложность работ намного превышала поэтические ужасы, описанные Некрасовым о строительстве железных дорог, поскольку, как писалось в статье, «валенки рабочих примораживались к дну затона». Тем не менее, работы велись с выполнением всех требований техники безопасности, никто из рабочих не был «задавлен нуждой» или «замучен тяжелой неволей».

---

Приблизительно в то же время, в 1847 г., также на артезианских источниках был построен водопровод в Одессе. В засушливый 1873 г. воды на всех не хватало, и население Одессы было вынуждено покупать воду у водоносов по чрезмерно высокой цене — 10 руб. за ведро. Пресную воду привозили в Одессу баржами из Херсона. В том же году был введен в строй Днестровский водопровод и напряженность с обеспеченностью водой несколько снизилась.

В 1870 г. городское водоснабжение и водопроводы были переданы из Главного управления путей сообщения в ведение Городских дум.

Городские думы повсеместно приступают к изысканию средств для устройства современных систем водоснабжения. В 1873 г. сдается водопровод в Полтаве, в 1907 г. – в Мариуполе, в 1910 г. – в Краснодаре.

В 1896 году, на фоне острой нехватки питьевой воды, городская дума Коломны, ставшей самым многонаселенным городом Московской губернии, совместно с городской управой приступила к изучению вопроса о строительстве водопровода. Рост промышленности, городского населения намного опережал благоустройство Коломны. Многие современники отмечали непролазную грязь на большинстве улиц, отсутствие чистой пресной воды, из-за чего город периодически испытывал эпидемии инфекционно-кишечных заболеваний и даже холеры. Источником заболеваний являлась некачественная, загрязненная вода. Более тридцати промышленных предприятий интенсивно употребляли речную воду для своих производственных целей. После использования грязная вода по сточным канавам спускалась обратно в реки. Особенно большой объем загрязненной воды сбрасывали в Москву-реку машиностроительный завод братьев Струве и шелкокрутильная фабрика Абега.

Было решено найти соответствующие организации, знающих людей, занимающихся исследованием и строительством водопроводов. Из-за денежного дефицита, изначально искали специалистов, которые могли бы провести работы по сооружению артезианского колодца дешевле, чем другие организации. Городская управа заключает контракт с неким подрядчиком Самсоновым, который обязывался пробурить артезианский колодец, но принятые на себя обязательства он не выполнил. На заседании городской думы 4 и 5 марта 1897 года гласные избиратели постановили избрать исполнительную комиссию по устройству городского водопровода. Комиссия приняла решение «нарушить с подрядчиком Самсоновым контракт по бурению артезианского колодца и начать новые работы по бурению этого колодца». В соседних с Коломной городах, включая губернскую Рязань, водопровода не было. Члены исполнительной комиссии отправились в Москву, где заключили договор с фирмой «Московское товарищество повсеместного артезианского водоснабжения, орошения и осушки Б. И. фон Вангель». Специалисты фирмы занимались бурением на севере России, на Ухтинских нефтяных источниках, строили Аккерманский водопровод. Одним из трех директоров, входивших в правление Товарищества, был Николай Петрович Зимин.

В 1885 г. московская городская дума поручает русским инженерам Шухову, Кнорре и Лембке произвести новые изыскания в бассейне Яузы, куда входили Мытищинские ключи, и составить проект устройства нового, расширенного Мытищинского водопровода. Такие исследования, проведенные в 1887-1888 гг., подтвердили, что из Мытищинских источников можно взять 1,5 млн. ведер в сутки. Решено было расширить водопровод на эту мощность, не прибегая к концессионерам. Строителями были назначены русские инженеры Н. П. Зимин, К. Г. Дункер и А. П. Забаев, руководил постройкой городской голова Н. А. Алексеев, а общий надзор за строительством водопровода был возложен на специальную правительственную комиссию во главе с крупным инженером И. И. Рербергом.

В октябре 1892 года обновленный водопровод торжественно открылся. Это стало последним обращением Москвы к освященной мытищинской воде Вместо Сухаревой были построены водонапорные башни у Крестовской заставы. Вода в них поступала из Алексеевской промежуточной станции, из башен — непосредственно в городскую сеть и самотеком распределялась по городу. Вода стала платной: за каждые 100 ведер в домах (согласно показаниям водомеров) брали по 12 копеек и по 5 копеек за ведро «фонтанной» воды, но только с водовозов. Для личного пользования, на поливку улиц или тушение пожара — вода отпускалась бесплатно. Протяженность городской водопроводной сети составляла 110 км. В 1896 г. расход воды из водопровода превысил его проектную мощность, а в перспективе потребность в воде возрастала в связи с устройством канализации.

В 1899-1901 гг. было осуществлено расширение водопровода до мощности 3,5 млн. ведер, правда, за счет некоторого ухудшения качества воды. Вода из Крестовских башен поступала непосредственно в квартиры москвичей, но только в нижние этажи, где жильцы могли позволить себе поставить ванну. Жильцы верхних этажей по-прежнему ходили в баню. Вода из башен поступила в городские больницы, как Голицынская, и лучшие бани, как Сандуны. Позднее московские бани выстроили собственный москворецкий водопровод, проложенный от Бабьегородской плотины.

Выступая за подключение к поверхностным стокам, Н. П. Зимин изначально продумывал систему их очистки. В «Журнале министерства путей сообщения» можно прочесть, что во всех выполненных с его участием резервуарах, инженер Н. П. Зимин устанавливал американский открытый фильтр системы «Джуэль». Фильтрация осуществлялась следующим образом. Для фильтрации вода поступала в отстойный резервуар и смешивалась с раствором коагулянта. Затем вода отстаивалась, самотеком проходила сквозь фильтры, содержавшие слой прокаленного песка и поступала в нижнюю часть фильтра, представляющую запасный резервуар. Там вода тоже в некоторых случаях смешивалась с раствором коагулянта. Из нижнего резервуара через аппарат Вестона, регулирующий количество выходящей воды, фильтрованная вода просачивалась в бак для чистой воды. Для очистки песка в фильтрах выполнялась промывка обратной струей воды. Кроме того, песок чистили скребки, работавшие от отдельной паровой машины. Промывка производилась в зависимости от степени загрязненности воды — от одного раза в сутки до раза в неделю. На промывку в продолжение 10-15 мин. тратилось 5 тыс. ведер воды. Один раз в год производилась стерилизация песка раствором едкого натра. Производительность фильтра 125 тыс. ведеръ в сутки. Стоимость устройства фильтра системы «Джуэль» 8.000 рублей.

На рубеже двух веков в долгих спорах о путях развития водоснабжения было решено отказаться от подземных вод и производить заборы воды из надземных источников.

Вопрос об устройстве большого Москворецкого водопровода с забором воды выше города, где она не загрязнена, был поднят в 1895 г. В ноябре 1898 г. Городская дума утвердила основные положения по устройству водопровода из надземного источника.

Источника водозабора, где предполагалось строить насосную станцию, должен был находиться в экологически чистом месте, вдали от центрального города, и не иметь в округе фабрик, что для Москвы уже было редким явлением. Предлагали и Шелепиху, и Мневники, где, однако, протекала засоренная Ходынка. По настоянию Зимина выбрали подмосковное Рублево. Этот московский курорт очень подходил – помимо благоприятной экологии, за тридцать верст от него не было никаких промышленных предприятий, и река тут была полноводная, с лесистыми берегами. Резервуар было решено соорудить в самой высокой части Москвы – на Воробьевых горах.

Новый водопровод получил официальное имя Москворецкий. Кроме Зимина, в его строительстве участвовали знаменитостые инженеры В.Г. Шухов и Е. Кнорре (автор проекта дореволюционного московского метро). 15 июля 1903 года москворецкая вода поступила в Замоскворечье. Поначалу собирались оставить в Москве оба водопровода: мытищинский для центра в границах Садового кольца и Москворецкий – для остального города. Однако потребление воды настолько сильно возросло, что водопроводы вскоре были соединены в районе Сухаревой башни. «Рублевская» вода превзошла все ожидания – ее качество оказалось нисколько не хуже мытищинского. В конце 19-го века во время работ по прокладке подземных труб обнаружили родник у Арсенальной башни, с которой начинался первый московский водопровод.

---

Устраивать систему канализации в российской провинции не приходило в голову никому вплоть до конца 19-го века. К примеру, в Вятке, где человеческие нечистоты при 50-тысячном населении составляли в день 180 бочек (5400 ведер), а помои и кухонные отбросы – 1847 бочек, городской ассенизационный обоз насчитывал всего 50 бочек и едва мог вывезти десятую часть нечистот.

Основная масса нечистот оставалась в городе, пропитывая почву. Вследствие подпора почвенных вод многие выгребные и поглощающие колодцы в сырое время года отдавали содержимое обратно. Аналогичной была ситуация в столице Пермской губернии, жители которой традиционно страдали от отсутствия современных канализации и водопровода. Из Уфы до начала Первой мировой войны вывозилась лишь 1/14 часть нечистот. Остальное поглощалось почвой, уходило в колодцы, реки, испарялось. В Оренбурге большие проблемы возникали с водопроводом — одним из старейших в России (1831). Водозаборник находился в черте города, в месте попадания сточных и поверхностных вод одного из его районов — Форштадта — в реку Урал. Вода поступала в город без отстоя и фильтрации, приобретая весной, во время половодья, цвет жидкого кофе. В ней содержались илистые частицы, аммиак и азотистая кислота — продукты разложения органических веществ.

В газете «Русская летопись», издававшейся Н. П. Щепкиным, в 1871 г. была помещена такая характеристика санитарного состояния центральной части Москвы, называвшейся Городской частью. «С какой стороны ни подойдешь к ней, страшное зловоние встречает вас на самом пороге. Идем по запаху. Вот Красная площадь и на ней единственный в Москве монумент освободителям России в 1612 г. Вокруг него настоящая зараза от текущих по сторонам вонючих потоков. Около памятника будки, на манер парижских писсуаров; к ним и подойти противно. Ручьи текут вниз по горе около самых лавок с фруктами». В глубине города «в грязи и вони городские трактиры… А… рядом… отхожие места...».

Вывоз нечистот и мусора входил в обязанности домовладельцев и производился товариществом ассенизаторов, частными предпринимателями, а также пригородными крестьянами-отходниками.С внутренних дворов — «нередко вонючие ручьи стекали прямо на улицы». Московская городская дума имела возможность лишь очистить проходы на Хитровом рынке и местах городских гуляний, предоставить участки для свалок. Площадь свалок, расположенных вблизи рабочих окраин, была недостаточна, что вело к их чрезмерной перегрузке. Свалки нечистот были устроены примитивно, и запах от них даже в конце 90-х годов издалека давал о себе знать подъезжавшим к Москве пассажирам Казанской и Курской железных дорог.

Впервые в смете расходов Городской думы появилась статья «На вывоз нечистот и содержание свалок за городом» — в 1879 г. в размере 570 руб. В дальнейшем расходы по очистке росли, однако даже еще в 1886 г. они не превышали 11 тыс. руб. К этому времени город уже располагал небольшим ассенизационным обозом. В конце 90-х годов расходы на ассенизацию достигли 250 тыс. руб. В обозе насчитывалось 400 лошадей. Частично продолжалась уборка подрядным способом.

В 1874 г. отставной штабс-капитан, инженер-гидротехник М. А. Попов впервые поднял «опрос об устройстве в Москве канализации для вывода за город сточных вод и об организации их очистки на специальных полях орошения — посредством фильтрации через почву — и использовании для удобрения сельскохозяйственных культур», — представив первый проект канализации в Московскую городскую думу Попов за собственный счет собрал данные о сложных и почти не исследованных топографических и почвенных условиях Москвы, составил расчеты необходимой мощности всех сооружений, исходя из основательно продуманной перспективы роста численности населения, разработал эскизный проект устройства городской канализационной сети и рассчитал стоимость всех капитальных работ, а также ежегодные эксплуатационные расходы. Проект предусматривал общесплавную канализацию, т. е. бытовые сточные воды и атмосферные сплавлялись по одной канализационной сети.

Проект Попова был передан Думой в комиссию народного здравоохранения, а затем в технический строительный комитет Министерства внутренних дел. Комитет одобрил проект, но признал, как и сам Попов, необходимость дополнительных топографических данных для составления подробного технического проекта.

В том же 1874 г. Городская управа поручила трем инженерам составить топографический и нивелирный план города (в 1 см — 2,1 м). На эту работу ушло три года, в течение которых решение вопроса о самой канализации не двигалось с места. После составления плана Городская управа представила (в 1879 г.) Думе доклад о необходимости подробных 7 изысканий для проектирования канализации. Дума передала все соображения Управы и материалы Попова в комиссию по водоснабжению. Комиссия изучила материал, ознакомилась с состоянием городских канализаций за границей и выработала подробную программу исследований.

Лондон и Париж несколько лет уже имели канализацию центральной части. В Берлине ее сдали за два года до начала работы комиссии. Из опыта других крупных городов были известны две схемы организации сплавных канализационных систем: раздельная, по которой сточные воды с улиц и из домов отводили по разным трубопроводам, и общая, предусматривающая единую сеть труб и очистных сооружений. Общесплавная система канализации с точки зрения санитарии — более совершенна. К слову, мэры некоторых городов с такой канализацией готовы были демонстративно выпить стакан воды, наполненный прямо из протекающей по городу реки. Но ее стоимость многократно превышала стоимость раздельной канализации.

С 1875 г. Городская дума начала издавать обязательные постановления по вопросам, относящимся к санитарии. Особенное внимание в этих постановлениях обращалось на ассенизацию: был урегулирован вывоз нечистот частными лицами, определено время вывоза и маршруты обозов; было упорядочено само устройство выгребных ям и отхожих мест.

Одновременно комиссией по водоснабжению велись изыскания, в ходе которых была выяснена плотность населения всех кварталов города, исследована почва, собраны метеорологические данные, установлена глубина промерзания московских грунтов, произведена нивелировочная съемка загородной местности на юго-востоке (на 43 кв. верстах — около 5 тыс. га) для выявления лучших мест под поля орошения. При Петровской сельскохозяйственной академии были устроены экспериментальные поля орошения для опытов по обезвреживанию сточных вод.

В 1878 г. вопросами канализации заинтересовался московский генерал-губернатор князь Долгоруков. Был образован специальный комитет для рассмотрения проекта Попова. Комитет признал, что произведенные исследования в общем подтверждают правильность расчетов Попова, что его проект с климатической и технической точек зрения удовлетворителен, а финансовые подсчеты довольно ясны. Один из гласных Московской думы предложил пригласить для консультации немецкого инженера Гобрехта, строителя только что пущенной в эксплуатацию берлинской канализации. Гобрехт приехал, рассмотрел материалы, в том числе и проект Попова, и заявил, что проект составлен удовлетворительно. Но, вернувшись в Берлин, он прислал заключение противоположного содержания. Тогда Городская дума предложила самому Гобрехту составить проект канализации для Москвы. Гобрехт согласился, но потребовал значительных дополнительных данных. К концу 1881 г. он представил свой проект общесплавной канализации города. Однако в 1885 г. московский инженер Д. В. Кастальский предложилраздельную систему канализации Москвы.

В 1887 г. вопрос о строительстве раздельной канализации был внесен в Думу, где и получил одобрение. С приходом в 1888 году нового городского головы Н.А. Алексеева, имевшего огромное влияние в московских финансовых кругах, в Думе началась серьезная работа над проектом системы канализации. В число разработчиков вошли инженеры городской управы В. Д. Кастальский, Н. М. Левачев, П. Л. Николаенко, А. А, Семенов и В. К. Шпеер.

В 1890 г. проект был составлен и направлен на экспертизу. В 1892 году на рассмотрение Городской Думы был вынесен утвержденный Министерством путем сообщения проект раздельного канализования столицы. При сооружении первой очереди планировалось проложить 252,5 км гончарных (керамических) и чугунных труб, 21,5 км кирпичных каналов и создать к юго-востоку от Москвы, в Люблино, поля орошения площадью 76 га для очистки сточных вод. Поля, располагавшиеся на двух ярусах, представляли собой огороженные валами участки луга. Их заливали сточными водами слоем 12 см и оставляли на несколько суток, в течение которых вода фильтровалась через почву. О тех событиях напоминают нынешние названия двух московских улиц: Верхние поля и Нижние поля.

В 1893 г. начато строительство. К середине 1898 г. было уложено 262 км труб канализационной сети (больше, чем предусматривалось проектом), была построена главная насосная станция, и 1 августа 1898 г. начался прием сточной воды и ее перекачка на поля орошения. Система охватывала всего 219 домовладений. Из зданий, стоявших на холмах, сточные воды шли самотеком, для перекачки стоков из зданий в низинах построили две небольшие насосные станции. Ввод в действие канализации не повлиял на уменьшение расходов по ассенизации, так как канализация охватила лишь центральную часть города. Для вывоза твердых отбросов из канализированных владений с 1899 г. был организован специальный конный обоз. Одновременно с появлением в смете расходов на удаление нечистот появился также небольшой расход на поливку улиц и дорожек в парках. Поливали только центральные улицы, поливка осуществлялась из конных бочек и ручных леек, подметание улиц оставалось на обязанности дворников.

Включение в зону обслуживания канализации новых районов потребовало увеличения площади полей орошения и заменивших их полей фильтрации, где очистка шла быстрее: на участках полей фильтрации удаляли растительность и их периодически перепахивали, восстанавливая фильтрационные свойства почвы. Однако землевладельцы быстро поняли свою выгоду, и цены на отчуждаемую землю пошли вверх.

Выход следовало искать в интенсификации процесса очистки, и в 1904 году начались работы в этом направлении. Результатом стало создание в 1912 году Лаборатории биологической очистки под руководством С. Н. Строганова. Лишь в 1929 году на основе разработок лаборатории в Кожухове построили станцию биологической очистки производительностью 12,3 тыс. кубометров воды в сутки. Само название говорит о том, что воду там очищали не только от механических загрязнений, но и с помощью бактерий удаляли из нее растворенные органические вещества. Сооружение стало прообразом существующих ныне крупных станций аэрации. В Москве работают две такие станции: Люберецкая (1963) с суточной производительностью 3 млн кубометров воды и крупнейшая в Европе Курьяновская (1950), очищающая 3,12 млн кубометров воды в сутки.

«Журнал министерства путей сообщения» регулярно сообщает, что и в других городах России в думах создаются комиссии «по оздоровлению города», куда входят видные санитарные врачи, требующие улучшения «санитарного благосостояния города». Необходимость устройства канализации стоит очень остро в особенности для городов Поволжья, где продолжаются эпидемии холеры. Журнал публикует чисто «поволжский» проект 1886 года инженера М. И. Бенькевича, в котором стоки были запроектированы по неполной сплавной системе с перекачиванием нечистот с помощью эжекторов системы Шона, причем нечистоты направлялись на береговую песчаную волжскую отмель.

В конце июня 1896 года в Нижний Новгород по приглашению санитарной комиссии приезжают профессор института гражданских инженеров Н. К. Чижов и инженер-технолог П. Ф. Горбачев. Ознакомившись с имевшимися данными, они составили особую записку об устройстве канализации в Нижнем. Спустя три года профессор Чижов составил проект городской канализации, руководствуясь следующими положениями:

1. Система канализации должна быть раздельная, т.е. должна принимать лишь домовые и промышленные сточные воды;
2. Спуск сточных вод в реку можно производить лишь после их предварительного осветления, причем, у нижней городской границы;
3. Для удешевления проекта, работы выполняются в натуре по частям, причем первоначально канализируются наиболее густонаселенные частями города и улицы, имеющие водопроводные трубы,
4. Разбитый на очереди проект канализации изначально разрабатывается в целом, для всего города;
5. Все необходимые для составления проекта данные (топографические планы, нивеллировка, справочные цены, данные о почвах и проч.) сообщаются составителю городской думой в готовом виде.

Пять пунктов заключения профессора Чижова оставались актуальными более полувека и значительно сократили время предпроектного периода устройства городских канализаций. Впоследствии, при переходе к биологическим методам очистки бытовых стоков, были разделены стоки жилищного сектора и промышленных предприятий.

Почти двадцатилетний подготовительный период устройства московской канализации навсегда определил развитие канализационных систем России. Как мы видим, тогда окончательно был совершен переход от общесплавных систем, изначально предлагавшихся М. А. Поповым и принятым в ряде европейских столиц, — к раздельным. Это значительно удешевляло весь комплекс работ, сокращало сроки ввода канализационных систем. Однако такой подход требовал отдельного устройства ливневой канализации.

В 19 веке никто не думал о подобной роскоши, как ливневая канализация, поэтому в газетах были нередкими описания подобных происшествий: «Вчера около часу дня над Москвой пронеслась гроза с сильным ливнем и крупным градом. В 7-м часу вечера прошел второй ливень. В Арбатской, Пречистенской, Рогожской и Лефортовской частях в низких местах вода залила подвальные этажи, во многих местах воду выкачивали паровыми машинами. У Арабских и Никитских ворот в Обыденном пер., у храма Христа Спасителя по Елоховской улице и в других местах воды накопилось выше колена. Этим воспользовались извозчики и перевозили публику через улицу, требуя за это рубль.» (газета «МОСКОВСКИЕ ВЕСТИ» от 01 июня (19 мая) 1907 года).